не прошло и часа, как Майка снова загрузили в скорую и повезли туда. Но ему становилось хуже. Опять. Там был еще один доктор, который много знал об аппаратах для дыхания. Он пришел посмотреть на Майка и быстро сообщил нам, что маски недостаточно. Носовые полости Майка разрушаются. Хрящ настолько ослаб, что не может держать носовые проходы открытыми. Типичный симптом болезни моторных нейронов. Из-за того, что носовые проходы закрыты, маска не может выполнять свою функцию как надо. Нужна маска на все лицо, которая будет закрывать также и рот. Но у них на месте сейчас нет подходящей.
Снова мы столкнулись с ожиданием, которое может закончиться фатально, и снова медицинского оборудования. Я чувствовал, как во мне поднимается волна паники. Я смотрел, как задыхается Майк, и не мог ничего сделать. Ему становилось хуже с каждой минутой. Я стал гуглить и искать, где можно раздобыть маску, закрывающую лицо полностью, как было нужно. Мне удалось найти одну в паре часов езды. Я уже собирался выбежать из хосписа, сесть в машину и рвануть, когда появилась доктор с так необходимым Майку оборудованием. Оказывается, она все это время занималась тем же, что и я, отчаянно обзванивая всех в поисках маски.
Она сняла неправильную маску, надела новую, и почти сразу Майк пришел в сознание. Ему медленно становилось лучше. Процесс восстановления был не таким быстрым, как в первый раз. Прошло несколько часов, прежде чем он оправился, но он все еще оставался очень слабым. Вся эта история выбила его из колеи. Через несколько дней он полностью пришел в себя, но слабость осталась.
Пострадали все части его организма. Руки очень ослабли. Стало труднее глотать. Есть было трудно по нескольким причинам. Майк стал очень полагаться на маску и радовался быстрому облегчению, которое она приносила, когда он снова надевал ее после того, как поест. Его стала пугать твердая пища, потому что он мог задохнуться. Сил не хватило бы, даже чтобы как следует откашляться. Он не мог прочистить горло. Пытался и издавал тонкий, дребезжащий звук, который преследует меня до сих пор.
У нас появился аппарат для облегчения кашля. Это отдельный аппарат, и действие у него агрессивнее, чем у аппарата для дыхания. Его прикрепляют, больной набирает сколько может воздуха, и на его выдохе надо нажать на кнопку. Аппарат сильно высасывает воздух из легких, в идеале устраняя любые закупорки дыхательных путей. С этим аппаратом возникло несколько проблем. Во-первых, его нужно использовать очень умеренно. Каждое его использование ослабляет легкие. Это шло вразрез с нашей философией – продлить жизнь Майка насколько возможно. Во-вторых, я боялся, что раз это помогает (как предполагалось) от удушья, значит, он может высосать и то небольшое количество воздуха, которое осталось в легких Майка, не устранив закупорку. Мне стало очень страшно кормить Майка. Я наблюдал за ним краем глаза, с ужасом осознавая, что любой кусочек пищи, которую я ему даю, может оказаться фатальным. Я ненавидел этот аппарат и то, через что Майку приходилось с ним проходить. Мы с Лаурой оба опробовали его на себе, чтобы понять, как он работает. Это просто ужас. То, как он полностью опустошает легкие, трудно вынести даже человеку, организм которого функционирует нормально.
Некоторое время Майк еще мог есть более мягкую пищу – яйца всмятку, пасту, хлеб, размоченный в каком-нибудь соусе. Персонал в хосписе был просто замечательный, а вот еда оставляла желать лучшего. Особенно если учесть, что Майк привык к здоровой пище. Он не выносил соль и сахар и привык есть все натуральное. Даже соленый вкус соуса к пасте вызывал у него раздражение в горле. Тогда я стал варить для него супы, которые разогревал там, на кухне.
Все мы исходили из того, что Майк пробудет в хосписе, только пока не окрепнет достаточно, чтобы вернуться домой. Мы по очереди дежурили у него. Все мы научились справляться с аппаратом для дыхания и подъемником. Клэр показала, как делать ему массаж, который может помочь. Мы ни на секунду не допускали мысли, что он может так и не набраться достаточно сил, чтобы выписаться из хосписа домой. Примерно через шесть недель я выступал на съезде в Кардиффе – это был шанс немного подзаработать, отвечая на вопросы и подписывая фотографии, и я не мог его упустить. Я был там, когда мне позвонила Лаура. Обезумевшая от горя.
Ее по телефону вызвали в офис хосписа, и кто-то (даже не врач, просто административное лицо) буднично сказал ей, что Майк умирает. Он доживает последние дни, и они оказывают паллиативную помощь, стараясь, насколько возможно, облегчить его уход. Они ни одной минуты не предполагали, что Майк сможет выйти из хосписа. Лаура поверить не могла, что ей так просто это сообщают, даже не в присутствии меня, папы или Мэнди. Я попросил, чтобы она записала меня на прием, и спешно выехал из Кардиффа.
Я примчался туда, готовый порвать всех на кусочки, и твердо заявил, что не только их понимание состояния Майка абсолютно ошибочно, но и форма, в которой они высказали свое мнение Лауре, неприемлема. Наш всегда участливый и прекрасный врач принес извинения за то, в какой форме эта информация была преподнесена, а потом перешел к своему профессиональному мнению. При нем через хоспис прошли несколько человек с болезнью моторных нейронов, он знает, как протекает эта болезнь, и имеет представление о ее симптомах. По его мнению, у Майка острая дыхательная недостаточность, и ему осталось жить около месяца.
Я не мог поверить в то, что слышу.
«Пошли вы…! Мы докажем, что это не так».
Не помню теперь, правда ли я его выматерил, но, произнес я это или нет, это было именно то, что я тогда чувствовал.
Месяц!
У меня спрашивают имя.
– Ройд, – отвечаю я. – Как Рой, но с «дэ».
Меня опять взвешивают. Это уже обычный ритуал. Как только я собираюсь предпринять что-то хоть отдаленно опасное и покинуть эту грешную землю, меня тут же взвешивают, чтоб убедиться, что оборудование, призванное уберечь меня от смерти, справится со своей задачей.
– Вы с ним? – спрашивают у Дрю. Он наконец набрался сил и присоединился ко мне для этого задания. – Как вас зовут?
– Дрю, – отвечает он, ухмыляясь. – Как Рью, но с «дэ».
Дрю взвешивают следующим, и он, конечно, весит больше, чем я, так что я могу утешаться мыслью, что раз это достаточно безопасно даже для него, со мной все точно
