Крым, по этой теории, оказывался частью территории, на которой располагалась древнерусская народность (которая впоследствии распалась на великороссов, белорусов и украинцев) и являлся форпостом ее культуры. Только татаро-монгольское нашествие оторвало Крым от Руси. Таким образом, утверждалась концепция общерусской истории средневекового Крыма. Готам в ней места не находилось, а татарам отводилась незавидная роль угнетателей.
Между тем в Симферополе была опубликована книга «Очерки по истории Крыма» (Симферополь, 1951) П. Н. Надинского. Автор утверждал, что между скифами, населявшими Крым задолго до появления готов, и славянами была генетическая связь, а в скифском (сколотском) языке складывались элементы древнерусского языка. Такое утверждение было явно марристским. Большое внимание автор уделил готам, доказывая, что они являлись «историографическим мифом» немецких историков.
В интерпретации истории Крыма явно наметились принципиальные разногласия. 23–25 мая 1952 года прошла сессия по истории Крыма, собравшая ведущих историков СССР. На ней должен был решиться вопрос о том, как освещать историю полуострова. Установочный доклад под названием «Об ошибках в изучении истории Крыма и о задачах дальнейших исследований» представил молодой, но уже знаменитый лауреат Сталинской премии Б. А. Рыбаков. В нем постулировался отказ от марризма в изучении истории Крыма. Рыбаков утверждал, что Крым исторически связан с Русской равниной и является ее культурно-исторической частью. Поэтому Крым нельзя рассматривать как часть средиземноморской культуры, а нужно считать частью культуры восточноевропейской. В этой связи подчеркивались негативные последствия римского владычества. А византийцы и генуэзцы, по уверению историка, только и стремились оторвать Крым от русских земель. Докладчик акцентировал внимание на том, что самую негативную роль в истории Крыма сыграли кочевые народы: хазары и крымские татары, создававшие паразитические государства. Естественно, здесь вновь можно увидеть недвусмысленный намек на депортированных крымских татар. Присутствие готов Рыбаков признал, но рассматривал их как небольшую группу, практически не оказавшую влияния на развитие полуострова.
Итак, сутью концепции Рыбакова было доказательство генетической связи Крыма и его населения с древнерусским народом, хотя докладчик и обходил вопрос о времени проникновения славян на полуостров. Рыбаков предпочел лишь пунктирно обозначить и этногенетическую проблему этнической истории Крыма. Зато он призвал отказаться от негативного взгляда на присоединение Крыма к России в XVIII веке. Для описания этого процесса ученый предложил использовать термин «воссоединение», очевидно, по аналогии с «воссоединением Украины и России». Предложение Рыбакова, не без споров, было поддержано участниками сессии. Впрочем, тогда полного разгрома сторонников «скифского» этногенеза славян, видимо, не получилось. Во всяком случае, директор Института истории материальной культуры А. Д. Удальцов утверждал:
Как мне говорили некоторые из крымчан, широкая публика, расходясь после этой сессии, не была в достаточной степени убеждена, что правы те товарищи, которые высказывали невозможность происхождения славян от скифов.
Официально Крым стал территорией древнерусской народности, то есть местом, исторически принадлежащим как русским, так и украинцам. Так Крым был «воссоединен» с древнерусской историей.
Выдающийся французский историк, представитель легендарной школы «Анналов» Жак Ле Гофф призывал профессиональных историков смириться с тем, что прошлое и представления о нем, неисчислимыми нитями вплетенные в современность, всегда были и будут важными элементами текущих социальных практик. Прошлое никуда не исчезает, остается с нами и постоянно актуализируется. Человек – существо историческое, а история – знание о человеке и обществе в их развитии – всегда ставит перед ее исследователями вопросы ценностного выбора. Абсолютное большинство споров на исторические темы – это вопрос ценностного (аксиологического) выбора. Что лучше? Свобода личности или величие государства? Демократия или империя? Наследие предков – дар или проклятие? И проч., и проч.
Практически каждый человек, обретая в ходе своей жизни тот или иной исторический опыт, а также определенный багаж знаний в школе, черпая их из просветительских ресурсов, художественной литературы, массовой культуры и т. д., считает себя вправе высказаться по вопросам истории. Профессиональный историк всегда оказывается в сложном положении: с одной стороны, он должен подтверждать свой статус ученого, то есть уникального эксперта, а с другой – представать эдаким «слугой народа», то есть человеком, с которым каждый на равных может спорить об истории. Один известный историк как-то пошутил, что в России каждый знает, как управлять государством, как тренировать сборную страны по футболу и как писать историю.
Чувствуя некоторую зыбкость своего положения, историки регулярно ставили проблему адекватности реконструкции исторических явлений и процессов. Ряд известных историков и философов сделали достаточно радикальные выводы из возникшей проблемы. Итальянский историк Б. Кроче считал, что «нет никакой истории, кроме истории современной», утверждая тем самым, что изучение прошлого – это ответ на запросы современности. Американец К. Беккер заявлял, что «каждый сам себе историк». Уже знакомый читателю М. Н. Покровский говорил об истории как о «политике, опрокинутой в прошлое». Наконец, еще один американец Х. Уайт пришел к выводу, что историография – разновидность художественной литературы. Популярным стало мнение, что каждое поколение пишет свою историю, то есть осмысляет прошлое в зависимости от встающих перед ним проблем и сообразуясь своему опыту их решения.
Следует признать, что во всех перечисленных утверждениях, если их не доводить до абсурда, есть рациональное зерно. Однако это не значит, что познание прошлого невозможно и подменяется вкусовщиной или конъюнктурой. Просто ученый должен понимать, что «абсолютной истины» достичь невозможно, поскольку реальность, пусть и ушедшая, настолько сложна и многогранна, что одного ответа, данного раз и навсегда, просто не может быть. Это справедливо и в отношении естественных наук, в которых регулярно происходят революционные изменения, а одни научные картины мира наслаиваются на другие. Чего уж говорить о гуманитарных, где объектом исследования являются процессы, явления и события, участники и творцы которых обладают собственной волей, по-разному воспринимают происходящее и смотрят на все через призму своей субъектности.
Многогранность и сложность познания прошлого, вариативность его интерпретаций позволяли различным силам использовать его в своих интересах. И чем меньше социальных акторов участвуют в процессе обсуждения «проклятых вопросов прошлого», тем меньше переменных принимается во внимание и тем одностороннее и «слабее» сделанные выводы. В данной книге описано, как это происходило в сталинском Советском Союзе, когда претендующая на монополию власть, на вершине которой находился конкретный человек, стремилась контролировать знание о прошлом и тем самым поддерживать свое положение и строить новое общество.
Однако утилитарное и даже циничное отношение
