Я хотел, чтобы это развитие совершалось без помех. Надежность германской политики была нашим лучшим оружием. Поэтому в начале 1914 года я всячески противодействовал склонности наших тешивших себя иллюзиями политиков переоценивать наступившее улучшение англо-германских отношений. В это время кайзер в целях расширения заграничной службы флота, которое соответствовало также и моим видам, намеревался потребовать дополнительных ассигнований на строительство новых четырех легких крейсеров для подкрепления наших выросших политических интересов в Средиземном море. Я выразил самые серьезные сомнения насчет внезапного внесения дополнительной сметы, обоснованной подобными мотивами, которые могли вызвать политические осложнения того же рода, как и отправка военной миссии в Константинополь, произведенная без моего ведома и вызвавшая во мне глубокое сожаление. Через начальника кабинета я подал прошение об отставке, которое принято не было. Я намеревался потребовать дополнительных ассигнований осенью 1914 года в связи с отбытием одного соединения линкоров на всемирную выставку в Сан-Франциско{153}, а заодно испросить и средства, необходимые для расширения службы флота в заграничных водах. По человеческому разумению даже и в отдаленном будущем не предвиделось оснований для внесения еще одной новеллы. Я и не думал о дальнейшем увеличении числа наших линкоров. Напротив, я даже имел ввиду поставить вопрос о сокращении количества этих кораблей в случае, если бы чудовищный рост их размеров не прекратился и в дальнейшем.
В момент, последовавший за визитом Холдена, когда англичане вследствие нашего чрезмерного стремления к соглашению льстили себя надеждой на то, что с нами можно будет обращаться примерно так же, как с Португалией, лондонское правительство, правда, отвергло соглашение о нейтралитете, но выразило готовность дать обязательство воздержаться от участия в «неспровоцированной (!) агрессии» против нас. Взамен этой ничего не значащей любезности англичане поставили кайзеру два условия: во-первых, полную ликвидацию новеллы и, во-вторых, оставление Бетмана на посту рейхсканцлера. Кайзер формально отклонил это требование как вмешательство в наши внутренние дела. Взаимное доверие государственных деятелей двух народов, которые подобно русским и немцам при правильной политике имеют много общих интересов и ничего друг от друга не требуют, никогда не может быть чрезмерным. Когда же существуют непреодолимые противоречия, которые удается держать в узде, но невозможно превратить в общность интересов (таковы противоречия между немцами и англичанами), любовь к определенному лицу не может выйти за известные пределы, не становясь подозрительной. Несмотря на это, желание англичан было удовлетворено, и Бетман остался на своем посту. Когда Бетман рассказал мне о вышеизложенном предложении англичан, он прибавил, что в связи с этим меня охарактеризовали как «опасного человека». Я ответил, что за всю мою жизнь не слышал более высокой похвалы.
В то время я еще не отдавал себе отчета в том, насколько отличен от политического инстинкта других народов образ мыслей многих немцЕв, считающих, что свидетельство о «безвредности», выданное государственному деятелю иностранным противником, является для него рекомендацией также и в его отечестве.
Глава шестнадцатая
Начало войны
Во время Кильской недели 1914 года наш посол в Лондоне князь Лихновский сообщил, что Англия примирилась со строительством нашего флота; о войне из-за этого флота или нашей торговли не может больше быть и речи; отношения с Англией – удовлетворительны, сближение с ней прогрессирует. К этому он прибавил вопрос о том, следует ли ожидать внесения новой судостроительной программы. Мой ответ гласил: В этом мы больше не нуждаемся.
В течение той же Кильской недели улучшение наших отношений с Англией нашло себе выражение в том, что впервые за последние девятнадцать лет к нам в гости явилась эскадра британских линкоров. Я угощал завтраком у себя на корабле английских офицеров и посла Великобритании, когда пришло известие об убийстве наследника австрийского престола. Два дня спустя английские корабли ушли. 2 июля я осуществил свой план поездки в Тарасп для лечения. Весть об убийстве произвела на всех нас тягостное впечатление. Ожидали, что преступление вызовет ту или иную форму возмездия, а следовательно, и известную напряженность в европейских отношениях. Мировой войны я не опасался. Кто решился бы взять на себя ответственность за нее? Кроме того, наша военная разведка сообщила, что если возможность русского нападения и существовала, то оно могло состояться не ранее 1916 года. Подозрение, что сараевское убийство было задумано с ведома царя или Англии никому не приходило в голову.
Ежедневное чтение английских газет и сообщения моего ведомства позволяли мне следить за тем, как утихала антигерманская травля в Англии и как улучшались наши взаимоотношения. Правда, основное впечатление, что нас хотят отодвинуть на задний план, не изменилось и нельзя было ни на минуту забывать, что английская политика принципиально боролась против германского влияния. Однако в широких английских кругах чувствовали, что момент, когда нас можно было повергнуть во прах, уже упущен. В 1897 году хладнокровно обсуждался вопрос об уничтожении Германской империи, не имевшей флота. Еще в 1905 году первый лорд адмиралтейства открыто грозил сокрушительным нападением крохотному германскому флоту. В 1908-1909 годах боснийский кризис{154} вызвал припадок страха перед нашим флотом, но не угрозу. Меч уже не так свободно сидел в ножнах, тон Англии был уже не так высокомерен и груб, хотя все еще очень неспокоен.
В 1911-1912 годах – во времена Арадира и Холдена – к враждебному тону примешивалась известная сдержанность и возрастающая осторожность. Когда в 1912 году мы отклонили последнюю попытку навязать нам английскую гегемонию, выраженную в соотношении флотов, как 2: 1, британские министры быстро заявили о том, что при соотношении 10: 16 строительство нашего флота будет для них приемлемо, и во всех случаях стали оказывать нам больше уважения. В 1912-1914 годах они одобрили нашу поддержку австро-венгерской точки зрения (можно, правда, поставить вопрос о том, насколько при этом принималось в соображение как параллельная цель углубление русско-германских противоречий). В июле 1914 года Англия, как мне позже стало известно, вначале не имела никакого желания развязывать мировую войну из-за Сербии. Это, вероятно, объясняется особенно сильным у торговых народов стремлением сохранять всеобщий мир до тех пор, пока их собственные интересы не подвергаются опасности. Было бы ошибкой истолковывать такое поведение дружбой к Германии. Англия воспользовалась бы всяким ослаблением нашей бдительности, чтобы вернуть германский народ в то жалкое состояние, из которого его вывело только государство Гогенцоллернов и Бисмарка.
