В ответ на личное обращение австрийского императора кайзер Вильгельм, движимый рыцарскими чувствами, обещал ему поддержку против сербских убийц. Согласно заявлению, сделанному кайзером моему заместителю утром 6 июля в парке потсдамского Нового дворца, он считал вмешательство России в пользу Сербии маловероятным, так как царь, по его мнению, не стал бы поддерживать цареубийц, а Россия еще не была готова к войне ни в финансовом, ни в военном отношении. Далее кайзер несколько опрометчиво выразил мнение, что Франция будет удерживать Россию вследствие своего неблагоприятного положения и недостатка тяжелой артиллерии. Об Англии кайзер не упоминал; о возможности осложнений с этим государством вообще не думали. Итак, сам кайзер считал серьезную опасность маловероятной. Он надеялся, что Сербия уступит, но тем не менее полагал необходимым быть готовым также и на случай иного исхода австро-сербской распри. Поэтому уже 5-го он вызвал в Потсдам рейхсканцлера Бетман-Гольвега, военного министра фон Фалькенгайна, товарища министра иностранных дел Циммермана и начальника военного кабинета фон Линкера. На этом совещании было решено избегать мероприятий, которые могли бы возбудить политические толки или вызвать особые расходы. Затем, по совету канцлера, кайзер отправился в ранее намеченную поездку по Северному краю.
Конституционная обязанность и высший долг канцлера заключались в том, чтобы рассмотреть данное Австрии обещание с точки зрения интересов Германии и сохранить выполнение его за собою. Канцлер одобрил решение кайзера, исходя из предположения, что и без того поколебленное достоинство Австрии, как великой державы, окончательно падет, если она не получит удовлетворения от жаждавшего завоеваний сербского государства. Возможно, что на него оказали такое влияние воспоминания о боснийском кризисе 1908-1909 годов.
Мне ничего не известно о политической деятельности кайзера во время его поездки по Северному краю. Я, однако, имею основание думать, что он не видел серьезной угрозы для мира. Когда кайзер считал, что миру не угрожает опасность, он охотно распространялся о своих славных предках. Напротив, в моменты, которые он признавал критическими, кайзер вел себя очень осторожно. Если бы он остался в Берлине, а госаппарат продолжал функционировать нормально, то, возможно, что уже в середине июля он нашел бы способ избежать войны, хотя его занятия внешней политикой носили спорадический характер. Но поскольку начальник генерального штаба, начальник морского штаба и я удерживались вдали от Берлина, дело перешло в монопольное ведение канцлера, который сам не разбирался в общеевропейском положении, а потому не мог определить ценность своих сотрудников из иностранного ведомства.
Канцлер не запросил моего совета даже письменно. Опыт мировой войны позволяет поставить вопрос о том, не следовало ли Германской империи своевременно договориться с соседями и наследниками австро-венгерской монархии о ее разделе. Но раз уж мы избрали противоположную политику, которая соответствовала долгу верности и историческому развитию и поддерживала неприкосновенность габсбургской монархии как нашей союзницы, то канцлер был прав, считая необходимым, чтобы Сербия дала полное удовлетворение. Ошибка, совершенная в Берлине и Вене, начинается только с выполнения задуманного шага. Несмотря на предупреждение графа Тиссы, Бетман и Берхтольд не сумели понять, что достаточное удовлетворение можно было получить и не угрожая вступлением австрийских войск. Таким образом, Берлин с самого начала поставил себе двоякую цель: во-первых, поддержать колебавшуюся Австрию в быстром и энергичном выступлении, а во-вторых, локализовать конфликт. В случае если бы ответ Сербии был неудовлетворительным, что считалось вероятным, Австрия должна была настаивать на удовлетворении посредством отправки войск в Сербию, причем согласно намерению Вены, встреченному, впрочем, скептически в Берлине, Болгарии должна была быть предоставлена возможность примкнуть к военным операциям. Однако наряду с этим предполагалось сделать все возможное, чтобы не дать этой местной балканской войне распространиться на Европу. Вопреки самому ревностному стремлению канцлера сохранить мир между великими державами мировая война все же разразилась; поэтому возникает вопрос, каким образом, несмотря на несомненное право Австрии, требовать от Сербии удовлетворения и ликвидации заговорщического гнезда и, несмотря на все усилия германского правительства сохранить мир, врагам удалось убедить почти весь свет в том, что виновницей мировой войны была Германия.
В дальнейшем я намерен сообщить некоторые данные для решения этой загадки, что возможно лишь путем рассмотрения политической психологии Бетман-Гольвега.
Как я узнал несколько лет спустя, уже 11 июля берлинское министерство иностранных дел было убеждено в том, что Антанта дала Белграду совет уступить. Таким образом, канцлер получил в руки средство, чтобы развязать узел.
Однако из предположения, что Антанта не желает войны, он вывел близорукое заключение, решив, что Австрия может, не считаясь с Антантой, послать войска в Сербию, не ставя при этом под угрозу мир в Европе. Ибо, как сказал Циммерман уже 8 июля, в Берлине пред полагали, что если Австрия вторгнется в Сербию, Англия и Франция совместно с нами постараются воздействовать на Россию, чтобы локализовать конфликт. Тут сказалась недооценка прочности связи между тремя великими державами, а значит, и опасности всеобщей войны. Понятное нежелание людей сознаваться в совершенных ошибках мешает ныне канцлеру и его сотрудникам открыто признать, что они проявили тогда оптимизм, оказавшийся гибельным для Германии. Однако сообщения моих собственных подчиненных достаточно полно отражают тогдашние настроения Вильгельмштрассе.
13 июля канцлер был уведомлен о важнейших пунктах предложенного ультиматума, о чем сообщил мне в Тарасп мой заместитель. Относящийся к этому абзац адресованного мне сообщения гласит: Наш посол в Вене г-н фон Чиршки узнал частным образом, а также и от самого графа Берхтольда, что нота, отправленная Австрией Сербии, содержит следующие требования:
1. Прокламация короля Петра к своему народу, в которой он призовет его воздержаться от великосербской пропаганды.
2. Участие одного из высших австрийских чиновников в расследовании покушения.
3. Отставка и наказание всех офицеров и чиновников, участие коих в покушении будет доказано.
Мне не стало известно, что Антанта посоветовала Белграду сохранить мир, как в то время оптимистически предполагали на Вильгельмштрассе. И по сей день мне кажется странным, что Антанта не смогла представить убедительных документов, свидетельствующих о том, что она убеждала Белград сохранить мир. Ни одно культурное государство не могло взять под свою защиту методы сербских убийц. Когда я получил в Тараспе вышеупомянутое сообщение, мое первое впечатление было таково, что подобный ультиматум окажется неприемлемым для Сербии и легко может привести к мировой войне. Учитывая позицию России, я не верил в возможность «локализовать» вооруженное выступление Австрии против Сербии, равно как и в нейтралитет Англии в континентальной войне. В этом смысле я и написал моему заместителю, посоветовав прийти к соглашению с царем{157} Однако мой совет не возымел никакого действия.
