Солдаты поступали не ежедневно и не всегда большими партиями.
Слухи из спортзала распространялись мгновенно, а уж о земляках и подавно.
– Ханин, ты слышал, твоих питерских привезли?
– Шутишь?
– Беги в спортзал. С тебя "чепок".
Упустить такого момента я не мог и помчался со всех ног туда, где могли быть те, с кем я встречался в многомиллионном городе. Надежда, что найдется кто-то знакомый, теплилась у меня в груди.
– Где тут питерские? Где? – доставал я дежурных по спортзалу сержантов.
– В дальнем углу посмотри.
Там, куда указал дежурный, на двухъярусных койках, сидело десятка два коротко стриженых новобранцев. Когда я подошел все притихли.
– Откуда, орлы? – в ожидании радостного момента спросил я.
– Из Ленинграда, – ответил тихо рыженький пацан.
В груди екнуло. Любой житель города на Неве, будь он даже из самого дальнего района города, обязательно называл бы любимый город
Питером. "Поребрик" – означавший высокий бордюр, "Финбан" – как называли Финляндский вокзал, "Сайгон" – небольшое кафе на Невском проспекте, "Климат" – так величали выход из метро на канале
Грибоедова из-за постоянного тепла даже снаружи, "Маяк" – сокращенное название станции метро Маяковская и другие специфические сленговые слова и выражения были неизменной атрибутикой тех, кто родился и вырос в городе трех революций. От коренного петербуржца крайне редко можно было услышать в армии современное, коммунистическое название города. "Я из Питера", – придавало гордость и ответственность говорившему это.
– А точнее?
– Ромбов. В смысле, Ораниенбаум.
– А я из Пушкина.
Ребята были из области. Я не имел ничего против призывников из
Ленинградской области. Скорее всего это были очень хорошие ребята, но я не чувствовал чего-то родного, питерского, того, к чему должно тянуть. Ничего не сказав, я развернулся и пошел в роту.
В роте меня ждала очередная группа представителей Средней Азии и
Азербайджана. Коротко стриженные, низкие и высокие, они казались на одно лицо. Часть новобранцев была одета в длинные халаты и тюбетейки, напяленные на короткостриженные головы. Вокруг ходили сержанты роты.
– Опять чурки, – встретил меня Саша Денискин.
– А куда нам от них деться?
– Еще и айзеры есть… В какой взвод?
– Давай по всем. И нам проще, и никому обидно не будет. Всем по чуть-чуть. Где военные билеты?
Пока будущие солдаты мотострелкового полка стояли, перетаптываясь и не отходя от места, где им сказали стоять, в расположении роты, мы рассматривали мелкие фотографии на собранных военных билетах.
– Смотри, какая рожа. Борода до пят.
– А ты видел кого-нибудь с бородой?
– Не видел, но это же бандит. Настоящий бандит, "душман". С гор, небось, за солью спустился. Его и взяли. И фамилия соответствующая
Махмед-оглы. Себе такого бери! – не мог успокоиться Сашка. – Я с таким чуркой воевать не хочу.
– Возьму, в чем проблема? И в компенсацию мне вот этого, с совсем детской мордашкой. Как его – Казылбеков?
– Тут айзеров шесть. На пять взводов не делятся. Чего с шестым делать будем?
– А давай его мне, я потом разберусь. Пошли, обрадуем "духов".
Мы вышли в коридор. Группа новобранцев уже расползлась, кто-то сел на табуретку, кто-то уселся на кровать.
– Товарищи призывники, – обратился я к ним мягким, спокойным голосом. – Сейчас мы распределим вас по взводам, где вы будете проходить дальнейшую службу.
– Я с братом хочу, – крикнул кто-то из узбеков.
– С братом и будешь, – так же мягко, как ребенка, заверил я его.
– Вы теперь все братья по оружию и служить будете в нашей третьей роте наводчиков-операторов. Так сказать, плечом к плечу. А сейчас постройтесь в две шеренги, сынки. Бегом!!!
Команда "Бегом!" была резка, и громкий, отработанный командирский голос разлетелся по всему расположению, пугая сидящих на потолке мух и "духов".
– Вы призвались сюда, чтобы стать специалистами высокой квалификации. Понятно?
Неровный гул голосов скорее походил на блеяние баранов, чем на ответ.
– Не слышу! Громче!!
– Понятно.
– Еще громче!!!
– Понятно!
– Молодцы. Запоминайте: сержант для вас – царь и бог. Вы подчиняетесь приказам любого сержанта роты. Невыполнение приказа приведет к… Ну, об этом позже. Сразу, чтобы стало понятно: любой вышедший из строя без команды получит наказание. Садиться на кровать не в часы сна – запрещено. Понятно?
– Понятно.
– В армии отвечают: Так точно.
– Понятно?
– Так точно.
– Не слышу.
– Так точно!
– Не слышу!
– Так точно!!! – хор голосов звучал уже одноголосно.
– Слушай распределение по взводам…
Когда я дошел до Махмед-оглы, то, вспомнив фотографию бородатого
"душмана", начал искать глазами того, кто мог бы быть на него похож.
Медленно поднимающий руку и переминающийся с ноги на ногу маленький азербайджанец никак не мог на него походить.
– Ты чего? В туалет хочешь?
– Я.
– Что ты?
– Я Махмед-оглы.
– Ты??
Смех Саши заставил мои губы растянуться в улыбке.
– А чего на фото рожа такая бородатая?
– Биль. Сказали: армия нельзя. Я сбрить.
– Понятно. Казылбеков.
– Я.
Голос говорившего шел у меня над головой. Я поднял глаза выше и увидел казаха с совершенно плоским лицом, маленьким, почти не видимым носом и, как на фотокарточке, абсолютно детским выражением лица.
– Я Казылбеков.
– Сегодня у нас день чудес.
Через пять минут оказалось, что половина азиатов не говорит по-русски. Надо было как-то разобраться.
– Все, кто понимают по-русски, встать у меня за спиной в две шеренги.
Новобранцы, похватав свои пожитки, начали передвигаться. Я подошел к оставшимся.
– Фамилия. Как тебя зовут?
– Карим.
– Значит, говоришь по-русски?
– Немножко.
– Встать в тот строй. Следующий. Как фамилия?
Солдат, вылупив черные глаза, смотрел не моргая.
– Как зовут?
Тишина.
– Ты чего совсем по-русски не понимаешь?
– Нет.
– А как вопрос-то понял, чурка?
– Я не чурка.
– Ты не чурка, ты боец доблестной многострадальной Советской
Армии. Встать в тот строй, урод!
– Я стройбат хочу. У меня там брат.
– Все твои хотелки дома остались. Тут нет "хочу". В армии существует только "надо". Встать в строй. С вопросами обратишься вечером к замполиту.
Через пару минут остались три "духа", так и не сумевших или не желавших дать вразумительные ответы на простые вопросы. Отправив их в сушилку и заперев там, я отправил остальных на обед. После обеда
"арестованные" вернулись к своим товарищам.
– А мы? – спросил меня один из молчальников.
