Он кратко заслушал меня по оценке обстановки, состоянию афганских сил и средств спецпропаганды, проводимой работе и ее эффективности. Затем последовал вроде бы дежурный вопрос, которому я вначале не придал значения: «Работу с какими племенами вы считаете наиболее перспективной?» Ответил, что это скорее всего Шинвари, Африди, Мангал, Вазири, Белуджи, Хазарейцы. «А Джадран?» Мне показалось, что он в какой-то степени знаком со справками-докладами генералу Е. Аунапу о работе в Хосте накануне. Шеф как-то в сентябре в течение нескольких часов тоже побывал в Хосте. Позже прилетал Главный советник генерал армии Г. Салманов. Случай был из ряда вон, поскольку ранее не приходилось видеть его где-то в районе боевых. Возможно, ошибаюсь.
В. Варенникову доложил свои оценки, добавив, что племя могущественное, очень свирепое и воинственное. У пуштунов других племен отношение к Джадрану в силу ряда причин не очень дружелюбное. Вторгаться в их пределы — равносильно разворошить осиное гнездо, тем более что ввиду близости к Пакистану и базам снабжения недостатка в оружии и боеприпасах у них нет. Доклад был принят к сведению.
Вскоре после описанных событий в Джагури меня вновь заслушивал генерал армии Варенников.
Сценарий повторился. Я лишь развил мысли по поводу Белуджей. Некоторое их количество проживало в Кандагаре. Они хорошо относились к местным «шурави» из 70-й бригады и в целом к СССР. Зато у них натянутыми сохранялись отношения с пуштунским населением. Основная их масса проживала в пакистанском Белуджистане, южнее. Сепаратистские настроения там были сильны и откровенны, что также всегда являлось головной болью для руководства Пакистана. Более того, Белуджи не скрывали вожделенной мечты получить независимость и образовать собственное государство. Им казалось, что однажды терпение СССР лопнет и наша страна в ответ на участие Пакистана в необъявленной войне против ДРА может принять решительные меры, а заодно окажет «интернациональную помощь» и Белуджистану. Белуджи были готовы в таком случае «открыть ворота», и мы могли бы оказаться на побережье очередного океана с развертыванием там своих баз.
По крайней мере, такие настроения были известны, и этим грех было пренебрегать.
И вновь Варенников поинтересовался, не меняются ли в нашем управлении оценки в отношении племени Джадран, что нового есть по нему, пойдет ли оно на переговоры по открытию дороги Гардез — Хост. При этом генерал еще раз подчеркнул, что снабжение Хоста по воздуху — слишком дорогостоящее удовольствие. Впоследствии этот аргумент станет основным при обосновании необходимости проведения операции «Магистраль».
Доложил, что, учитывая ожесточенное стремление лидеров контрреволюции захватить округ Хост и провозгласить там «Свободный Афганистан», ни они, ни Пакистан, ни тем более США ни в коей мере этого не допустят. Я понимал, что Варенникову все это было известно, но он явно проводил какие-то консультации. Тем более что ранее мне довелось в какой-то мере приобщиться к этой проблеме, благо в справках-докладах по Хосту и Джадрану кое-что отражалось.
Неожиданно для меня оказалось, что генерал почему-то болезненно среагировал на мой доклад. Утром вызвал шеф. Сразу же с порога Аунапу обрушился: «Брылев, ты кто такой?! Ты что умничаешь, что ты лезешь не в свое дело?» Будучи ошарашенным его внезапной атакой, я даже не успел встрять, как он продолжил: «Ты что перечишь Варенникову, ты кто такой? Хочет он проводить свою операцию — пускай проводит… Не твое дело!»
Еще раз хочу подчеркнуть, что это происходило за два года до «Магистрали». Недоумевая, о какой операции вообще идет речь, при чем тут я и чем прогневал «папу», попытался объяснить, что просто доложил свою точку зрения на вопрос Варенникова. Тем более что она была выверена в управлении. Да и откуда мне было знать замыслы и помыслы высокопоставленного генерала и как вообще я мог их порушить?
Тогда мне не было известно, что Варенников, судя по всему, уже зондировал «наверху» возможность проведения «своей» операции, но встретил отказ. Но он не был бы самим собой, тем самым волевым генералом армии, если бы не продолжал попыток загодя подкрепить свою аргументацию оценками «снизу». Лишь теперь понятна его настойчивость в получении всесторонней поддержки различных служб, в том числе и нашего управления. Скорее всего, Аунапу в отличие от меня был посвящен в его замыслы. По-видимому, он полагал, что я в курсе и осмелился перечить. Потому и разгневался.
Если бы я раньше придал значение вопросам Варенникова по Джадрану, то мне следовало бы поинтересоваться оценками разведуправления и ХАДа. Каюсь, этого не случилось, так как считал, что и все остальные того же мнения.
Конечно, нелепо и смешно было обвинять меня в пререкательстве с генералом армии, обладавшим такой властью и полномочиями. Тем более с заслуженным участником ВОВ, да не простым — ведь Варенникову на Параде Победы в 1945 году было доверено командовать ротой почетного караула, сопровождавшего Знамя Победы. Еще больше зауважал его за участие в ГКЧП, отказ от амнистии и настойчивое требование добиться суда над собою.
Но за операцию «Магистраль» — увы!
С Аунапу же разговаривать было бесполезно. Для него «джадран» было такое же абстрактное понятие, как расположенное где-то африканское племя «мумбу-юмбу». В моем представлении он так и остался случайно оказавшимся в ДРА ограниченным служакой, каких иногда туда «задвигали». «Брылев, у меня всякий раз после общения с тобой голова весь день гудит!» Оттого и гудела…
Конечно, ушел от него и расстроенный и озадаченный.
Ведь получилось, что Варенников, невзирая на столь большую разницу в наших «весовых категориях», то ли пожаловался, то ли просто подосадовал, но Аунапу решил меня на всякий случай выдрать — не за то, что прав или не прав, а лишь из-за высказанного старшим начальником неудовольствия. Но, повторюсь, тогда мне просто было невдомек, за что и почему. Это было явно несправедливо, но шефу истина была по барабану: «хочется ему — пускай проводит!» — отчетливо сохранилось у меня в памяти.
О том эпизоде и забыл бы, не случись через два года операция «Магистраль».
Опираясь на известные мне факты и анализ событий, хочу подробнее остановиться на ее истинной подоплеке. Как бы красиво и победоносно она ни описывалась, в ее основе лежало личное полководческое честолюбие. Спору нет, операция была организована и проведена грамотно. Войска проявили мужество, героизм, самоотверженность. Чего только стоит подвиг 9-й роты. Да и многих других.
