Ознакомительная версия.
Соперничество было достаточно жестким. Как писал Шелгунов, хорошо знавший и Точисского, и Бруснева, и Германа Красина, «на интеллигенцию смотрели только как на просветителей», и «рабочие чувствовали себя «дичью», на которую охотились с двух сторон: народовольцы и марксисты». Кружковцы нередко приглашали на занятия и тех и других, слушали их споры, постепенно разбирались в разногласиях, а потом и самоопределялись10.
Еще одной особенностью кружковых занятий являлась концентрация внимания преимущественно на вопросах общетеоретических и общеобразовательных. «Я до сих пор вспоминаю, — рассказывает Глеб Кржижановский, — как беспощадно терзал я учебой головы своих слушателей, большинство которых было теми питерскими ткачами, которые еще в далекой степени не порвали своей связи с деревней. А между тем я настойчиво требовал от этих полудеревенских рабочих отчетливого усвоения первой главы «Капитала» Маркса. Наряду с этой углубленной работой по Марксу мы в наших кружках немало заботились и о широкой культурной подготовке своих слушателей…»11
Это воспоминания самого пропагандиста. А вот что писал по поводу такого рода занятий еще один из авторитетных питерских рабочих — Константин Максимович Норинский: «Отработав день до 6 часов вечера, в 7 часов мы уже сидели и слушали до 12-1 ночи, а случалось и дольше. Рассказ лектора порой действовал на товарищей усыпляюще. Больше всех в этом отношении отличался — можно даже сказать, побил рекорд — Петр Кайзо: обычно он уже в 9-м часу начинал клевать носом. Вначале чуть-чуть, незаметно; далее — больше, и, наконец, видишь, он пересаживается в какой-нибудь из дальних уголков, откуда под общий смех неожиданно услышится здоровый храп»12.
О своем желании работать в кружке Владимир Ульянов заявил сразу же после знакомства с «технологами». Но только поздней осенью 1893 года Герман Красин сводит его с Василием Андреевичем Шелгуновым. Поначалу особо благоприятного впечатления Владимир Ильич не произвел. И прежде всего потому, что «переконспирировал» с одеждой. «Одет он был, — рассказывал Шелгунов, — я бы сказал, во всяком случае, хуже меня. У меня было пальтишко, правда, дешевенькое, с Александровского рынка, но все же чистенькое, новенькое, у него же поношенное, хотя тоже чистенькое». Да и возраст Ульянова был для Шелгунова несколько непривычен: «Он снял фуражку, и в глаза бросилась лысина с углов лба… Ожидал я встретить важного студента, а пришел какой-то чиновник и уже довольно потертый»13.
Свои первые кружки Владимир Ильич получил, видимо, лишь весной 1894 года. Именно весной, 9 апреля, накануне Пасхи, состоялось собрание, на которое Шелгунов пригласил социал-демократов «стариков» — Красина, Радченко, Старкова, от «молодых» — Михайлова, от медиков — Тахтарева, от народовольцев — Александрова, Сущинского и Зотова. Пришли и несколько видных рабочих — Норинский, Афанасьев (Фунтиков), Фишер, Яковлев, Хотябин, Кузюткин и др.
К этому времени большинство кружковцев вполне определилось, и собравшиеся приняли решение «уничтожить грызню и не устраивать сепаратных кружков. На собрании выяснилось, — пишет Шелгунов, — что почти все рабочие, за исключением Хотябина и Кузюткина, были с.-д. После прений народовольцам предложили ходить в кружки в качестве сведущих людей и говорить, о чем предложат рабочие. Для этой цели образован был контроль из развитых рабочих и интеллигентов социал-демократов. На обязанности контролера — присутствовать в том кружке, где выступал народоволец, и «одергивать» его, т. е. ставить в рамки, желательные марксистам. В числе других контролеров ходил и я…»14.
Но контроль осуществлялся недолго. 21 апреля 1894 года основное ядро «Группы народовольцев», выданное провокатором Кузьмой Кузюткиным, было арестовано. Пришлось срочно заполнять бреши. И когда к Шелгунову поступила «заявка» на лектора-марксиста от рабочих Петербургской стороны и Невской заставы, он направил туда Ульянова. Двадцатидвухлетний Владимир Князев — мастеровой порта Нового Адмиралтейства, на квартире которого собирались представители рабочих кружков, рассказывает: «В назначенный час ко мне постучали. Открыв дверь, я увидел мужчину лет тридцати, с рыжеватой маленькой бородкой, с проницательными глазами, в фуражке, нахлобученной на глаза, в осеннем пальто с поднятым воротником… Вообще — на вид этот человек показался мне самым неопределенным по среде человеком».
Однако дебют прошел вполне успешно: «Подойдя к собравшимся, он познакомился с ними, сел на указанное ему место и сообщил план работы, для которой мы все собрались. Речь его отличалась серьезностью, определенностью, обдуманностью. Собравшиеся слушали его внимательно. Они ответили на его вопросы: кто и на каком заводе работает, каково развитие рабочих завода, каковы их взгляды, способны ли они воспринимать социалистические идеи, что больше всего интересует рабочих, что они читают и т. д.». А когда занятия кончились и Ульянов ушел, кружковцы обступили Князева: «Кто это такой? Здорово говорит…» Но, кроме того что лектора надо называть «Николаем Петровичем», Князев ничего не знал15.
Лишь несколько месяцев спустя, когда в связи с тяжбами о наследстве ему дали адрес опытного адвоката Ульянова, Владимир Александрович, придя к нему домой на прием, буквально опешил, увидев «Николая Петровича» в цилиндре, приличном пальто и фраке16.
Летом занятия в кружках обычно прерывались. Многие студенты-пропагандисты были иногородними и на каникулы отправлялись домой. Как шутили рабочие, «революция разъезжалась на дачи»17. 14 июня уехал в Подольск, где снимала дачу Мария Александровна, и Владимир Ильич. Заботы, связанные с изданием «Друзей народа…», встречи с московскими социал-демократами, перевод с немецкого брошюры Каутского об Эрфуртской программе и другие дела заняли все лето. И в Питер Ульянов вернулся лишь 27 августа.
Между тем разговоры о «Николае Петровиче» уже, видимо, ходили среди рабочих. На квартире Владимира Князева собирались представители кружков Петербургской и Выборгской сторон, Васильевского острова и Колпина. Так что известность Ульянов приобрел довольно широкую. Поэтому Шелгунов сразу предложил ему кружки Никиты Меркулова и Ивана Бабушкина за Невской заставой. Ранее с ними вел занятия Тахтарев. Затем его сменил студент-«технолог» из «молодых» Николай Малишевский. Но рабочие остались им недовольны, и Бабушкин попросил на замену «Николая Петровича»18.
Впечатление, произведенное Ульяновым на новых слушателей, также оказалось более чем благоприятным. В воспоминаниях, написанных Бабушкиным в 1902 году, рассказывается: «Начались занятия по политической экономии, по Марксу. Лектор излагал нам эту науку словесно, без всякой тетради, часто стараясь вызывать у нас или возражения, или желание завязать спор, и тогда подзадоривал, заставляя одного доказывать другому справедливость своей точки зрения на данный вопрос. Таким образом, наши лекции носили характер очень живой, интересный… Мы все бывали очень довольны этими лекциями и постоянно восхищались умом нашего лектора». Между собой рабочие называли его иногда «Лысым», но обычно шутливо добавляли, что это «от слишком большого ума у него волосы вон лезут»19.
Ознакомительная версия.
