Выруливаем по зеленой ракете со старта. Взлет, построение, набор высоты 1000 метров над аэродромом, на этой высоте мы должны подойти к Познани.
Легко покачиваю самолет с крыла на крыло — сигнал «внимание». По этому сигналу звенья подтягиваются вперед и как бы сплачиваются между собой. Теперь они так близко, что стоит мне слегка повернуть голову, и я вижу лица командиров звеньев. Казюра, как обычно, спокоен и сосредоточен, он всегда в одном состоянии на земле и в воздухе. Тесленко улыбается и поднимает руку над бортом кабины. Спокойный и неразговорчивый на земле, в воздухе он как бы освещается каким-то внутренним пламенем азарта. Но это не безрассудство, не показная храбрость. В минуты опасности Тесленко становится таким же спокойным и рассудительным, как и Казюра.
Даю сигнал к перестроению. Звено Тесленко выходит чуть вперед и вниз. Едва заметный отворот вправо, и вот уже три его самолета выходят правее звена Казюры. Строй — правый пеленг звеньев. Цель медленно наплывает на нос. Делаю еще два правых крена. Это сигнал к перестроению самолетов внутри звеньев. Теперь уже девятка идет развернутым строем с уступом назад от ведущего. Перестроение внутри звеньев одновременно является сигналом «готовься к атаке!».
Чуть задираю нос самолета, резко даю левую ногу и штурвал от себя, самолет переворачивается на крыло и, перейдя в пикирование, стремительно несется к земле. Нос его нацелен на красный треугольник кирпичного равелина крепости. Откуда-то издалека тявкает одинокая пушка, за хвостом проходит пучок трассирующих пуль. Быстро падает высота, но смотреть за приборами некогда — равелин увеличивается в размерах, приближается к носу самолета.
— Семьсот метров! — кричит штурман. — Пятьсот!
— Давай!
Еще несколько секунд пикирования. На высоте двести метров отворачиваю влево. Теперь можно оглянуться вокруг. Одни самолеты уже отбомбились и пристраиваются, остальные еще в пикировании. А над крепостью клубится дым разрывов. Бомбы ложатся точно в цель!
— Истребители! — кричит Илья, прижимается к пулемету и посылает длинную очередь.
Маневрировать девяткой самолетов на малой высоте тяжело. Можно перестроиться в круг и защищаться своими пулеметами, но силы явно неравны. Резко бросаю самолет с крыла на крыло и делаю клевок носом к земле. На нашем языке это приказ всем разойтись в разные стороны и действовать самостоятельно.
Самолеты прижимаются к земле и расходятся в разные стороны. Немецкие истребители растеряны. То перед ними была группа самолетов, ясно видимая крупная цель, теперь же каждый летит в своем направлении. За каким самолетом гнаться, на ком сосредоточить удар? Для осмысливания и оценки ситуации нужно время, пусть считаные секунды, но и они помогают нам скрыться, уйти от преследования.
Четверка обескураженных неудачей «фоккеров» наваливается на один наш самолет. Я не могу определить его хвостовой номер, а стало быть, не знаю, кто из летчиков пытается вырваться из-под обстрела истребителей. Вот этот самолет как-то неестественно кренится и скрывается за группой высоких деревьев. Стороной, прижимаясь к земле, направляюсь туда же, и через несколько секунд мне открывается поляна перед одиноким хутором, а на ней наш ПО-2.
«Фоккеры» цепочкой, друг за другом, заходят на самолет и посылают очередь за очередью.
Не раздумывая, сажусь по другую сторону хутора, быстро отруливаю под развесистые кроны деревьев и бегу вокруг дома. Теперь мне ясно, что это самолет Ивана Крикуна. Я вижу разбитый винт, искореженные крылья и свисающие с них лохмотья перкали. Вижу и экипаж самолета. Летчик Крикун повернулся к атакующим истребителям спиной, прикрываясь от их огня, как щитом, своим парашютом, а штурман Василий Морозов посылает пулю за пулей из «ТТ» в «фоккеры».
— Бегите, ребята! — кричу я.
Но за ревом моторов, разрывами снарядов, трескотней пулеметов и одиночными выстрелами морозовского «ТТ» они не слышат.
— Уходите от огня! Сюда! Ко мне!
И опять мои слова остаются без внимания. Тогда я выбегаю из-за дома и в несколько прыжков достигаю их самолета. Морозов оборачивает ко мне свое залитое кровью лицо и оторопело смотрит, как будто старается понять, откуда я взялся. Вырываю из его рук пистолет:
— Ошалел, Вася? Что ты им сделаешь? Бегите за мной!
Они еще медлят, они все еще не могут прийти в себя.
— Быстрей! Бегите за мной!..
Мы едва успеваем добежать до деревьев, как истребители вновь обрушивают град снарядов. На этот раз им удается поджечь самолет Крикуна. Они посылают в него еще несколько очередей и уходят в сторону Познани.
Морозов едва держится на ногах. Он ранен не только в лицо, вражеская пуля впилась еще и в поясницу. Но перевязывать его нет времени. Сначала мы с Ильей помогаем Морозову подняться на крыло и залезть в кабину штурмана, потом усаживаем туда Крикуна. Затем Илья становится на крыло и впивается пальцами обеих рук в борт моей кабины.
— Взлетаю, Илюша!
— Давай…
После этого случая мы уже не вылетали на дневные бомбежки без прикрытия истребителей. Истребители ходили «этажеркой» на разных высотах, бдительно оберегая нас от вражеских самолетов. Нам стало значительно легче и веселей: все-таки в воздухе рядом с нами были наши друзья! При этой мысли и огонь вражеских зениток не казался нам таким страшным.
Уже неделю дислоцируемся на аэродроме Беднары близ Познани.
В недалеком прошлом этот аэродром, видимо, принадлежал авиационному заводу, где разрабатывались и изготовлялись новинки авиационной техники фашистского рейха. Вдоль длинных просек, в прилежащем лесу, рассредоточены образцы новых пикирующих бомбардировщиков с подвешенной под брюхом сорокапятимиллиметровой пушкой. Тут же Ме-210 — модификация скоростного бомбардировщика и истребителя-перехватчика Ме-110. По замыслам гитлеровцев, этот самолет должен был затмить «черную смерть», как называли фашисты наши грозные штурмовики ИЛ-2, и привести «люфтваффе» к полному господству в воздухе. Но не успело немецкое командование применить эту новинку: слишком быстрым оказалось продвижение советских войск. Теперь все эти самолеты стоят неподалеку от нашего аэродрома, вызывая у нас известное любопытство, ведь какова бы ни была наша ненависть к врагу и презрение ко всему, что связано с фашизмом, изучение нового оружия противника с целью уяснения его возможностей — дело нужное и достойное похвалы. Но у инженера эскадрильи Михаила Павлова любознательность наших техников и оружейников вызывает видимое беспокойство.
— Ты был в общежитии? — спрашивает инженер.
— Нет. А что?
