Но Рачковский не обнародует эту правду, и понятно почему…
Перед нами стенограмма заседаний Верховного революционного трибунала в августе 1922 года, разбиравшегося в преступлениях эсеровской партии.
В речи государственного обвинителя А. В. Луначарского читаем:
«Практика отречения от компрометирующих работников, которые получали определённые поручения от партии социалистов-революционеров, эта практика входила в традиции партии… Центральный комитет партии социалистов-революционеров постановил поручить Рутенбергу притвориться провокатором и, таким образом, обмануть полицию… Савинков по этому поводу говорит, что революционер должен уметь быть не только героем, но и лгать. И вот, когда Рутенбергу было поручено убить Гапона, то Центральный комитет партии социал-революционеров отказался признать впоследствии этот акт, и Рутенберг в журнале «Былое» в 1909 году писал: «Я обвиняю бывший Центральный комитет партии социалистов-революционеров: а) в замалчивании смерти Гапона, совершённой членами партии на основании официально состоявшегося постановления партии; б) во введении в заблуждение публичного мнения сделанным Центральным комитетом заявлением в печати в мае 1906 года, где говорилось, что партия никаких сношений с Гапоном не имела; в) в том, что своим поведением Центральный комитет поставил меня в морально двусмысленное положение по поводу сношений с Рачковским, инициатива которых исходила от Центрального комитета и фактически была одобрена всем его составом, исключая одного голоса (Савинкова) ".
А Рутенберг оставался всё в том же невыносимом для него положении и продолжал тщетные попытки вырваться из этой трясины.
В Швейцарии он получил временную работу инженера на фабрике, и у него появились хотя бы средства на жизнь. И он продолжал добиваться выяснения своих отношений с партией.
Он пишет письмо в Центральный комитет:
«Дорогие товарищи! Так как принципиально я не считаю допустимым, чтобы член партии, как частное лицо, предпринимал и решал такие дела, как моё, так как только благодаря этому соображению я воздержался в своё время (в самом начале) от самосуда и обратился к партии, так как я считаю, что партия мне полномочия дала, и только на этом основании я пригласил партийных людей для участия в партийном деле, т. е. одобренном партией, я не могу считать и заявить, что сделал происшедшее по собственному разумению. Суд товарищей должен выяснить, имел ли я полномочия от партии пли сознательно злоупотребил доверием партийных работников ко мне, как к представителю партии. Этот суд я требую официально от ЦК при первом удобном случае. Прилагаемое заявление считаю нужным сделать. После свидания с Иваном Николаевичем (Азефом) я убедился, что выяснение дела затянется. Посылаю это заявление ЦК потому, что так или иначе партия окажется прикосновенной к делу: я как член партии, принимая во внимание интересы партии, не могу и не вправе судить, насколько удобна и своевременна эта публикация. Если же ЦК заявит, что ни в какие рассуждения по этому делу вступать не желает, прошу товарищей прочитать прилагаемое заявление, которое будет сдано в печать. ЦК я всё-таки прошу при первом удобном случае назначить суд.
П. Рутенберг».
Приложение: Заявление для печати.
«Милостивый государь, господин редактор! Не откажите поместить в вашей газете следующее:
Ввиду того, что в настоящее время не могут быть опубликованы ни подробности по делу об убийстве предателя Георгия Гапона, ни причины, по которым постановление суда рабочих над ним оставалось до сих пор анонимным, ввиду того, что дело это не может продолжать оставаться анонимным, чтобы не вводить никого в заблуждение, заявляю:
1. Я — то лицо, которому Гапон предложил пойти в провокаторы и выдать за 100 000 рублей правительству боевую организацию, членом которой он меня считал и таковым назвал вице-директору департамента полиции Рачковскому.
2. Я — то лицо, которое привело его к суду рабочих.
3. Подлинность распубликованного постановления суда рабочих подтверждаю своей подписью.
4. Материалы по этому делу находятся в распоряжении Центрального комитета партии С. Р.
Член партии социалистов-революционеров П. Рутенберг».
Копии письма и заявления Рутенберг передал Центральному комитету и ждал ответа. Но его всё не было.
В связи с тем, что он не мог бросить с таким трудом полученную работу, Рутенберг поручил жене добиться встречи с кем-нибудь из членов ЦК и узнать об отношении к его заявлению. И его жене удалось пробиться к… Азефу. Его ответ ей выглядел так: для интересов партии можно пожертвовать и честью, и жизнью не только одного, но и двух и десяти членов партии, удивительно, что ваш муж этого не понимает.
Вернувшись после этой встречи, жена сказала ему: «Я уверена, что говорила с провокатором» (этот её вывод довольно скоро подтвердится). Привезла она и ответ на заявление Рутенберга — в виде постановления ЦК и личного письма В. М. Чернова.
Постановление ЦК:
«В ответ на заявление ваше ЦК заявляет:
1). Ввиду того, что ему не поступало ни с чьей стороны обвинения против вас, ЦК не считает возможным назначение над вами партийного суда.
2). Вы имеете право требовать передачи инцидента с вами на рассмотрение Совета партии или будущего партийного съезда.
3). ЦК единогласно считает устранение личности Гапона вашим частным предприятием, в котором вы действовали самостоятельно и независимо от решения ЦК.
4), Вполне понимая тягость и неопределённость вашего современного положения, ЦК в первом же № «Листка» сделает соответственное заявление об отношении к вам партии.
5). Если вы решите и при этих условиях публиковать в газетах письмо приблизительно того же характера, как сообщённое ЦК, то имейте в виду, что п. 4 этого письма ЦК считает неподходящим и вынуждающим его на определённые публичные заявления».
Письмо Чернова:
«Дорогой Мартын! Я прочитал ваше письмо, в котором вы требуете от ЦК суда над собою. По этому вопросу мне придётся подать и свой голос. Я пользуюсь случаем, чтобы сообщить и непосредственно вам своё мнение по этому вопросу.
«Я считаю, — пишете вы, — что имел полномочия от партии». И мне, прежде всего, хочется протестовать против подобного заявления. Вы, конечно, помните, что именно я первый решительно высказался против вашего предложения — просто устранить одно известное лицо. Я высказался абсолютно против этого предложения, когда ещё И. Н. (Азеф) был в колебании и решительно не говорил ни да, ни нет. Я тогда же утверждал, что хотя репутация известного лица сильно подорвана, но всё-таки ещё есть широкие слои, которые в него верят, что раз приобретённую им славу не так легко вычеркнуть из жизни, что в преступлениях, им совершенных, у нас не может быть для всех бесспорных и очевидных улик — настолько очевидных, насколько они очевидны для нас, а потому всегда останется для широких масс нечто неразъяснённое, нечто такое, на чём может играть правительственная демагогия. Я говорил, что легко может создаться легенда о друге рабочих, убитом революционерами частью из зависти, частью из боязни влияния, пользуясь которым он ведёт их по другому пути. А потому здесь нужно нечто более веское.
