Туалеты в корпусе не отапливались, но теперь меня это не беспокоило. С самого начала зимы моя душа пребывала в такой неизреченной пасхальной радости, что ее не могли омрачить никакие внешние обстоятельства. Было какое-то странное несоответствие между, казалось, невыносимо тяжелыми условиями моей жизни и этим удивительным состоянием души. Откуда, как оно появилось? Ведь я живу в туалете, питаюсь с помойки, мое положение хуже, чем у последней нищенки, потому что и та не имеет нужды искать пропитание на помойке. В полном смысле слова я была последним человеком среди всех окружающих меня. Мог ли кто сравняться со мной в моей скудости? Притом ни на минуту мне нельзя было терять бдительности, потому что территорию Лавры регулярно объезжала черная милицейская машина, подбирая подобных мне субъектов. До сих пор дивлюсь я наитиям неописуемой радости, не позволявшим даже на минуту укорениться в моем сердце унынию, когда, бывало, я с боязнью подумаю о завтрашнем дне. Подступит к сердцу какая-то теплая волна нечаянной радости и мгновенно изгладит все мои тревоги и опасения. И вновь я беззаботно продолжаю жить, не помышляя о будущем, предавая заботу о себе Промыслу Божию.
Благодаря знакомству с лаврскими монахами в течение зимы мне удалось прочитать многие аскетические творения святых Отцов, и главное — пять томов греческого Добротолюбия в русском переводе епископа Феофана. Ими-то я и руководствовалась в своей духовной жизни, не решаясь почему-то обратиться за советом к братьям, которых в то время проживало в Лавре около пятидесяти человек.
Наконец, томительное зимнее время окончилось, снег на территории Лавры растаял, и я снова перешла на жительство в свою конуру внутри штабеля ящиков. Ночами было еще холодно, а потому я не снимала с себя зимней одежды. Но здесь я вновь почувствовала полную свободу, потому что в братском туалете не могла читать ни канонов, ни акафистов. Однако меня ожидало неожиданное смущение: самодвижная Иисусова молитва крайне мешала внешнему молитвословию…
ГЛАВА 47
К старцу — «Из монахинь монахиня» — «Убирайся в 24 часа!» — Рекомендательное письмо — Постриг в схиму — В горы
Долгое время я находилась в недоумении, не зная, к кому обратиться за разъяснениями по поводу несовместимости двух способов молитвы.
Однажды, выйдя из храма, я обратила внимание на большую группу женщин, которые, как оказалось, собирались навестить какого-то старца игумена, проживающего недалеко от Почаева. Вместе с ними отправилась и я. Старец вышел во двор и всех нас благословил. Потом мы стали по очереди заходить в его келью, где он беседовал с каждой отдельно. Последней вошла я. Внимательно выслушав мой долгий рассказ, старец игумен, несколько помолчав, сказал:
— Останься здесь до завтра, я совершу над тобой монашеский постриг.
Затем он вышел из кельи во двор, вместе с ним вышла и я. Здесь уже стояли два стола, а на них кастрюли с едой. Монахини-послушницы, жившие при старце, пригласили всех на трапезу. Старец благословил стол и ушел в свою келейку, но после трапезы вновь вышел к нам, держа в руках множество иконок, роздал их, затем прочитал молитву в путь грядущим и всех по отдельности благословил. Женщины отправились в обратный путь, осталась только я.
Вечером, вместе со старцем, прочитала вечернее правило и молитвы на сон грядущий. Старец ушел в свою келейку, а меня уложили в общей комнате у матушек. Рано утром старец вышел во двор и сказал подошедшей к нему монахине-послушнице:
— Вечером будем совершать постриг в мантию. Приготовь для этого все необходимое. Та с недоумением спросила:
— Батюшка, почему в мантию, а не в рясофор, ведь она еще простая мирянка?
— Она из монахинь монахиня, — ответил он, — хотя и одета в мирские одежды. Вам об этом ничего не известно…
Этот разговор я случайно услышала через приоткрытое во двор окно и была им немало удивлена. Вечером после окончания келейного правила были принесены монашеские одежды вместе с мантией. Совершив пострижение, старец сказал:
— Теперь ты мантийная монахиня с именем Л., четок я тебе не даю, в них нет надобности.
В доме старца я провела еще два дня, получив ответы на множество своих вопросов. Прощаясь, он сказал:
— Исповедываться и причащаться будешь в Лавре, а если возникнет необходимость, приходи ко мне сюда.
Дорогой я старалась идти как можно быстрее, чтобы успеть к поздней литургии. У самой Лавры меня неожиданно обогнала черная милицейская машина и остановилась. Из нее вышел милиционер и, когда я поравнялась с ним, спросил:
— Ты местная или приезжая?
— Приезжая, — ответила я.
— Покажи твои документы.
Я отдала ему свой паспорт. Посмотрев на штамп прописки, он спросил:
— Ты что, в отпуске?
— Да, — отвечала я.
— Где твое отпускное удостоверение?
— А зачем оно мне нужно?
— Как зачем? Ты давно здесь находишься?
— Нет, только что приехала.
— А ну, садись в машину!
После допроса в отделении милиции меня заставили написать объяснение, потом вписали в книгу регистрации приводов номер и все данные моего паспорта и, вернув его мне, сказали:
— В двадцать четыре часа убирайся отсюда, чтобы больше ноги твоей здесь не было!
Из милиции я снова отправилась в Лавру. Впереди меня шел человек, похожий на священника, с двумя небольшими чемоданами в руках. Он остановился и, когда я приблизилась, спросил:
— Вы живете в Лавре, или в городе?
— В Лавре, — ответила я.
— Тогда не сможете ли провести меня в келью игумена К.?
— Идемте, я проведу вас. — Взяла из руки его один чемодан и поинтересовалась:
— А вы откуда приехали?
— С побережья Черного моря, из города Сухуми. А вы как здесь проживаете? — в свою очередь спросил он.
И пока мы шли не спеша по Лавре, я поделилась с незнакомым священником своей надеждой поступить в монастырь. Наконец, мы остановились у нужной кельи.
— Должен вас огорчить, — сказал он, — но в настоящее время из монастырей списывают и выпроваживают в мир всех молодых насельников и насельниц, так что для вас теперь везде будут закрыты двери. Вот что я вам посоветую. У нас в горах, за городом Сухуми, живут пустынники-монахи и монахини. Так вот, поезжайте туда, там вы наверняка устроитесь.
Он достал из кармана блокнот и написал рекомендательное письмо, а потом — адрес, где можно было бы остановиться на первое время в Сухуми. Подавая исписанный листок, неожиданный благодетель сказал:
— Вот по этому письму, вас проведут на Амткельское озеро к пустынножительницам.
