Ознакомительная версия.
По пути я начал волноваться из-за того, что не знаю, что буду делать, когда наконец приеду в столицу Гвинеи. Я слышал, что посол Сьерра-Леоне позволяет беженцам на несколько дней остановиться на территории дипмиссии, но не знал, где находится посольство. Рядом со мной сидел парень из племени фулани[50]. Он сказал, что жил когда-то во Фритауне. Мы говорили о том, что война сделала с нашей страной. Потом он дал мне свой телефон и предложил звонить, если понадобится помощь в Конакри. Я хотел признаться, что мне негде остановиться, но пока собирался с духом, он уже вышел. Я стал озираться, пытаясь отыскать земляка, с которым садился в автобус, но его не было. Вскоре мы остановились у огромного автовокзала. Это была конечная станция. Я вышел и долго смотрел, как пассажиры покидают перрон. Вздохнув и положив руки на голову, я добрел до скамейки и сел. Потом закрыл лицо руками. «Нельзя сидеть здесь всю ночь», – бормотал я себе под нос.
Рядом с вокзалом стояло множество такси. Большинство пассажиров автобуса расселись по этим машинам и уехали. Мне, одинокому иностранцу, не следовало долго торчать поздно вечером на пустой остановке. И я взял такси. Водитель спросил что-то по-французски. Я понял, что он, вероятно, хочет узнать, куда мне ехать.
– В консульство, нет, в посольство Сьерра-Леоне, – сказал я ему.
В окно были видны вышки электропередачи и подвешенные к проводам, качающиеся на ветру фонари. Их свет был ярче луны. Машина остановилась возле посольства, и водитель указал мне на зелено-бело-синий флаг, чтобы подтвердить, что доставил меня в нужное место. Я кивнул и расплатился.
Охранники обратились ко мне на крио и попросили предъявить паспорт. Я показал его, и они разрешили мне войти.
На территории находилось человек пятьдесят, вероятно, таких же беженцев, как и я. Большинство лежали на матрасах в открытом дворе. Рядом стояли их узлы и чемоданы. Некоторые готовились ко сну, доставая матрасы из сумок. Как я понял, люди только ночевали здесь и покидали посольство в дневные часы. Я отыскал свободный угол, сел на пол и прислонился к стене, тяжело дыша. Люди, лежавшие вокруг, навеяли мне воспоминания о нескольких деревнях, которые я проходил, когда бежал от войны. Что со мной будет завтра? Какие испытания принесет новый день? Мне стало страшно и тоскливо. И в то же время я был рад, что Фритаун остался далеко позади, и теперь меня никто не заставит снова взяться за оружие. Это было слабым, но все же утешением. Я достал из пакета остатки риса и принялся жевать их. Недалеко от меня сидела женщина. С ней было двое детей – мальчик и девочка лет семи, не более. Она рассказывала им какую-то сказку, но шепотом, чтобы не мешать другим людям. Я следил за ее жестикуляцией и тут вспомнил одну притчу, которую слышал много раз, когда был маленьким.
Поздно ночью мы сидели в родной деревне у костра, протянув руки к огню. Дети слушали разные сказки и следили за тем, как луна и звезды совершают свой путь по небосводу. Раскаленные угли бросали яркие отсветы на наши лица, а серебристый дым ровными струйками поднимался вверх. Па Сесай, дед одного из моих друзей, в ту ночь поведал нам много интересного. Но перед тем, как начать последний рассказ, он несколько раз повторил:
– Это очень, очень важная история.
А затем откашлялся и начал.
– Жил-был охотник, который отправился в лес, чтобы убить обезьяну. Стоило ему войти в джунгли, как он увидел то, что искал: обезьяна удобно устроилась на нижней ветке одного из деревьев. Она не обратила на человека никакого внимания, даже когда услышала шуршание сухой листвы под его ногами. Охотник вплотную приблизился к ней сзади, поднял ружье и прицелился. Он уже собирался нажать курок, как вдруг обезьяна сказала: «Если выстрелишь в меня, твоя мать умрет. А если не выстрелишь – твой отец умрет». При этом она не двинулась с места, продолжала что-то жевать и время от времени почесывала голову или живот.
– Что бы вы сделали на месте охотника? – спросил па Сесай.
Эту историю рассказывали в моей деревне каждый год. Рассказчик (как правило, кто-то из старейшин) ставил перед маленькими слушателями неразрешимый вопрос в присутствии их родителей. И каждого из детей просили дать на него ответ. Но ответа никто не знал, да и если бы он был, вряд ли можно было что-то сказать при маме и папе. Старейшина тоже никогда не открывал правильного решения этой задачи. Всякий раз, когда на таких посиделках очередь доходила до меня, я говорил, что должен подумать. Конечно, рассказчику это не нравилось.
Мы с друзьями, да и все дети от шести до двенадцати лет, которые обычно собирались у костра, потом активно обсуждали, как же выйти из положения, чтобы избежать смерти одного из близких. Но ничего придумать не могли. Стреляешь ты в обезьяну или нет, все равно кто-то умрет.
В ту ночь, о которой я рассказываю, мы вместе с другими ребятами придумали ответ. Правда, он был сразу отвергнут. Мы сказали па Сесаю, что, если бы были охотниками, не стали бы искать обезьяну. Мало, что ли, других животных, на которых можно охотиться? Олени, например.
– Нет, так не годится, – заявил старик. – Условия задачи предполагают, что вы оказываетесь на месте человека, который уже поднял ружье и должен принять решение.
Он разломил орех колы пополам и, улыбнувшись, положил кусочек себе в рот.
На самом деле еще в семилетнем возрасте я нашел ответ, который показался мне верным. Однако я ни с кем его не обсуждал – боялся, что мама огорчится. Но для себя я решил, что все-таки выстрелил бы в обезьяну, чтобы она больше никого не ставила перед таким жестоким выбором.
Считается, хотя это и не зафиксировано в письменных источниках, что народ буллом (он же шербро) жил на побережье Сьерра-Леоне ранее XIII столетия, до того, как европейцы впервые попали в эти края. К началу XV века многие племена из различных частей Африки мигрировали на территорию будущего Сьерра-Леоне и осели там. Среди них было и племя темне. Оно заняло север побережья, а менде, другое крупное племя, – южную часть страны. Кроме них в различных районах республики живет еще пятнадцать племен.
1462 г. Начинается письменная история Сьерра-Леоне: на побережье высаживаются португальские путешественники, которые назвали горы, окружающие территорию нынешнего Фритауна, Сьерра-Лиоа (Львиные горы), поскольку хребет напоминает фигуру льва.
1500 – начало 1700-х. Европейские торговцы регулярно останавливаются на мысе Сьерра-Леоне и обменивают одежду и изделия из металла на слоновую кость, древесину и – изредка и в небольших количествах – рабов.
Ознакомительная версия.
