Вернувшись домой, 22 апреля он встречался с Блюменфельдом и Вальтером Ратенау, только что сменившим пост министра по восстановлению экономики на должность министра иностранных дел. Ратенау, добившегося уменьшения репараций для страны, которую он считал своей, обвиняли в том, что немцы голодали; он — агент большевиков, он принес немецкий народ в жертву евреям. На стенах беспрестанно появлялись надписи: «Убейте Ратенау — богом проклятую еврейскую свинью». Как вспоминал Блюменфельд, они с Эйнштейном пытались обратить Ратенау в сионизм, но ничего не вышло: тот был непробиваемым немецким патриотом, готовым умереть за Веймарскую республику. Тогда они сказали ему, что он должен отказаться от поста министра: слишком опасно и вызывает гнев немцев. Блюменфельд: «С прямодушной самоуверенностью он сказал: „Но почему нет? Я вполне подхожу для того, чтобы руководить моим министерством. Я выполняю долг перед немецким народом, отдавая ему все силы и способности. Я разбиваю барьеры, которыми антисемиты нас хотят изолировать“».
Май — лекции в Лейдене; в июне у Эйнштейна появилась первая женщина-аспирант Эстер Саламан, еврейка из России; он оплачивал ее обучение. 11 июня был на торжественном приеме в рейхстаге, потом поехал в Женеву, встречался с Кюри, все обыкновенно… А 24 июня ехавшего в открытом автомобиле Ратенау нагнала машина с боевиками из террористической организации «Консул». Министр был убит, двое убийц погибли в перестрелке с полицией, третьему, Эрнсту Техову (запомните это имя), дали 15 лет. В 1940 году, выступая в США перед Обществом поддержки Техниона, Эйнштейн сказал: «Я хорошо помню время, когда евреи в Германии смеялись над Палестиной. Я помню, когда я говорил с Ратенау о Палестине, он сказал: „Зачем ехать в эту землю, которая состоит из одного песка и ничего не стоит и никогда не будет обработана?“ Но если бы он не был убит, он, вероятно, сейчас был бы в Палестине».
Впервые Эйнштейн испугался за свою жизнь. 4 июля он написал Кюри, что выйдет из состава Комитета по интеллектуальному сотрудничеству и хочет отказаться от членства в Прусской академии и жить как частное лицо. Но Планк умолил его остаться. На все лето, однако, он уехал из Берлина. Сперва — в Киль, где с Аншютцем-Кемпфе обсуждали строительство фабрики по производству морских компасов. 5 июля он писал оттуда Планку: «Несколько достойных доверия людей предостерегают меня от появления в Берлине в ближайшее время и вообще от каких бы то ни было публичных выступлений в Германии. По-видимому, я принадлежу к числу тех лиц, против которых со стороны „народа“ готовятся покушения. Разумеется, прямых доказательств этому у меня нет, однако создавшееся ныне положение подтверждает правдоподобность опасений… Затруднения возникли из-за того, что газеты слишком часто упоминают мое имя и тем самым настроили против меня сброд. Сейчас может помочь лишь терпение и… временное отсутствие». И все же 1 августа он приехал в Берлин на митинг в память Ратенау.
Август он провел с детьми — сперва в Любеке, потом в Шпандау, пригороде Берлина на берегу реки Хафель; дом, который он снял, был настоящей развалюхой, Эльза побыла неделю и сбежала, ее отношения с мальчиками не ладились. Троица же арендовала парусную лодку, веселилась и так запустила сад, что муниципалитет написал грозное письмо: если они не выполют сорняки и не починят забор, их больше никогда сюда не пустят. (Неизвестно, был ли муниципалитет так же грозен к арийцам, у которых росли сорняки.)
На Конгресс естествоиспытателей, который должен был состояться в сентябре в Лейпциге, Эйнштейн не поехал. Почему он вообще не уехал из Германии — он, которого звали отовсюду? Биограф Исаксон считает, что ему до смерти надоело быть беглецом и «цыганом», он наслаждался бюргерским уютом и боялся его лишиться. А почему вообще все евреи, почему «хорошие» немцы не уезжали? Почему вообще хорошие люди не уезжают из плохих стран? В обстоятельствах, когда борьба невозможна, стоит убежать… Но куда? И как? Бросить все, к чему прирос, ехать в незнакомое место? А если тут семья со старыми да малыми, а если тут хоть какая-то работа? Да и зачем? Разве все так уж ужасно? Немецкие патриоты, бывшие евреями «лишь» по крови, продолжали работать во славу и силу Германии: Фриц Габер занимался производством химических дезинфицирующих средств, что не было запрещено Версальским договором; его институт разработал газ Циклон-Б, очень эффективный для умерщвления насекомых…
А англичане решали судьбу евреев и арабов. Белая книга — так называется отчет о политических мероприятиях британского правительства, представляемый парламенту. С 1922 по 1939 год вышло шесть Белых книг о Палестине. Белая книга Черчилля (1922) вроде бы подтверждала Декларацию Бальфура, но утверждала, что «превращение Палестины в еврейскую страну в такой мере, в какой Англия является английской», невозможно. Восточный берег Иордана отделялся от западного, восточная часть Палестины закрывалась для еврейской иммиграции; въезд в западную должен был регулироваться «с учетом экономической емкости страны в каждый данный момент». В восточной же части будет образовано арабское княжество Трансиордания. Рулить всем этим будет Законодательный совет, возглавляемый британским верховным комиссаром. Сионистов эта Книга оскорбила. Арабы ее вообще отвергли. Именно тогда на сцену вышел муфтий Мухаммад Амин аль-Хусейни (1895–1974), глава вновь созданного органа — Верховного мусульманского совета. (Совет не подчинялся британским властям, однако те его признали и посодействовали аль-Хусейни туда избраться.) А в Польше евреев никуда не брали на работу и просто убивали, и они бежали: те, кто жил по принципу «не верь, не бойся, не проси» — в Палестину, иные — в Германию. Почему в антисемитскую Германию, а не в США? Но в США для них практически закрыли въезд, да и далеко, а в Германии убивают лишь тех, кто высовывается: мы будем сидеть тихо, и нас не тронут…
Внезапно космология Эйнштейна получила удар. У него, как мы помним, была набитая веществом Вселенная, которой не дает сжаться могущественная лямбда — антигравитация; у де Ситтера лямбда жила в пустой Вселенной, но в обоих случаях Вселенная не сжималась и не растягивалась. А советский математик А. А. Фридман доказал, что по уравнениям Эйнштейна расширение Вселенной неизбежно; он также написал о том, что мы сейчас называем «Большим взрывом»: когда-то Вселенная могла быть сжатой в точку (в сингулярность по-ученому), затем она из точки «доводит радиус свой до некоторого значения…». Сейчас мы находимся на стадии расширения. (Лямбду Фридман оставил: она ослабляет силы тяготения.) «Анналы физики» получили статью Фридмана в июне 1922 года, а в середине сентября Эйнштейн ответил, что Фридман ошибся и Вселенная стационарна. Не нравились ему всякие «начала», «взрывы», «прыжки»…
