В письме Ферзена можно найти все те обвинения, которые выдвигались против королевы. Эта история с ожерельем окончательно закрепила в обществе сложившийся портрет королевы — легкомысленной и взбалмошной женщины, которая легко забывала о своих обязанностях, о своем долге перед народом, забывала обо всем ради забав и развлечений, которая обманывала короля, пользовалась его слабостями. Ее обвиняли в том, что она продолжала служить интересам Австрии. В это время, согласно договору, Франция должна была выплатить 2 000 000 флоринов Голландии, чтобы прекратить конфликт между Австрией и Голландией. Теперь королева была виновата и в этом…
Из всех сплетен Мария-Антуанетта запомнила лишь те, предметом которых становилась ее личная жизнь и история с ожерельем. «Кардинал обесчестил мое имя своими махинациями, — писала она брату 19 сентября. — Возможно, из-за неимения средств он решил, что сможет заплатить ювелирам когда-нибудь, и считал, что его обман не раскроется. […] Что до меня, я очень хочу не слышать больше об этом кошмаре; суд состоится в декабре. Я никогда не забуду, как король повел себя в это время; я была поражена его поведением и поведением министров […], никто из них не встал на сторону кардинала, хотя многие связаны с ним или с его родственниками». Тем не менее, несмотря на уверенность королевы и обвинения, выдвинутые против кардинала, симпатия народа была на стороне последнего. Он выглядел, скорее, жертвой в этой истории, и его просто жалели. Критика не обошла барона де Бретеля, который был известен как министр, особо приближенный к королеве и пользовавшийся доверием короля. Ему ставили в вину поспешные действия во время ареста кардинала.
«Протокол процесса не определяет историю с ожерельем, как правонарушение, хотя именно этот термин используется в обвинительных письмах, — читаем мы в „Тайной переписке“. — Слухи свидетельствовали о том, что, по мнению народа, вся история с кардиналом лишь плод интриги барона. Трудно себе представить, как подобная идея вообще могла появиться и сколько сторонников кардинала рассуждали именно так. Воистину, кардинал был для них жертвой министерских махинаций». Те же мысли мы можем встретить и в записках аббата Вери, он как раз находился в Париже. Аббат задает себе вопрос, почему министру, который сразу же взял под стражу кардинала, понадобилось целых три дня, чтобы арестовать мадам де ла Мотт? И почему не схватили ее мужа? Почему ему позволили сбежать? Судьба кардинала «очень интересует всех, — отмечал Вери 10 октября. — Мне все же кажется, что суд признает его невиновным».
Пребывание в Сен-Клу очень не нравилось Людовику XVI. Он жаловался на то, что видел здесь одних лишь праздношатающихся. И действительно близость к Парижу и Булонскому лесу привлекала сюда толпы людей, сильно отличавшихся от тех, кого можно было встретить обычно в Версале. Король заторопился ехать в Фонтенбло, а королева не стала просить его остаться, поскольку хотела от души насладиться своими грандиозными преобразованиями в этом дворце. Ее апартаменты были полностью готовы. Помимо других новшеств она совершенно переделала кабинет, заполнив его зеркалами, а другой кабинет обставила в восточном стиле, вечером он освещался лампами, которые находились в гардеробной за огромным стеклом. Благодаря разноцветным драпировкам из тафты освещение могло менять окраску. Чтобы отправиться в Фонтенбло, Мария-Антуанетта приказала построить специальную лодку — это был ее очередной каприз. Лодку, на английский манер, называли яхтой. Каждая деталь яхты была сделана с большим вкусом и истинно английским качеством: мрамор, красное дерево, скульптуры, позолота, будуары, кают-компания и даже гостиная с кухней — все было на королевской яхте. Подобный каприз обошелся Франции в 100 000 ливров. При большом скоплении народа 10 октября Мария-Антуанетта поднялась на яхту. «Королева была в веселом расположении духа», — писал один из очевидцев аббату Вери. «Это было словно новые туфли для четырехлетнего ребенка, — именно так аббат воспринимал ликование уже взрослой и уже королевы. — В тридцать лет пора бы стать и серьезнее. Это может позволить себе восемнадцатилетияя дочь богатого промышленника, которая […] поднялась на борт ослепительно красивого судна, но, когда речь идет о тридцатилетней женщине, хотелось бы видеть нечто более серьезное и подобающее не только возрасту, но и рангу». Какое странное сравнение в устах высокопоставленного дипломата, аббата, придворного, знающего все тонкости дворцовых интриг! На самом деле ничего удивительного. Аббат Вери представлял Марию-Антуанетту как фаворитку, которая в конце концов добилась своего и вышла замуж. Впрочем, автор далее проводит сравнительный анализ между Марией-Антуанеттой и мадам Дюбарри. И в итоге делает вывод, что капризы королевы «гораздо более дерзкие и наглые, чем капризы любовницы покойного короля». Вкусы становятся «значительно дороже», поскольку они должны отражать достоинства и ранг своего хозяина.
Королева очень внимательно следила за ходом «дела». С момента ареста кардинала его родственники решили во что бы то ни стало вытащить Роана. Они умножили попытки в этом направлении, нанимая все новых и новых адвокатов. Расследование велось с невероятной быстротой, разумеется, благодаря Жоржелю. Они выясняли результаты у главного судьи парламента. Затем принц де Субиз и аббат Жоржель обратились к прокурору де Флери. Ничего не получалось. Отчаявшись, они обратились к королю, надеясь на «его справедливость». Король приказал Миромеснилю заняться этим делом вместе с де Флери, последний же препоручил его своему доверенному Дюлоренселю. Тот подготовил все необходимые бумаги для своего начальника. Так, бумаги, часто игнорируемые историками, оказались у прокурора де Флери. Исследование документов из первых рук показывает, что кардинал был признан виновным еще до слушания свидетелей. Совершенно очевидно было желание прокурора осудить кардинала. И де Флери и председатель суда д'Алигр преследовали одну и ту же цель. Оба получили приказ де Бретеля, который говорил, — разумеется, не напрямую, — устами королевы. Вмешательство придворного министра короля было лишь относительно независимым. Миромесниль всегда старался отстаивать справедливость и правосудие.
Семья кардинала не могла ни ознакомиться с документами, ни даже участвовать в этой пародии на судебное разбирательство, которое рисковало затянуться на неопределенный срок. Следствие выяснило, что мадам де ла Мотт, возможно, имела несколько соучастников, арест которых был чрезвычайно важен для дела. Показания подозреваемых могли существенно изменить ход разбирательства: господин Вилет и мадемуазель д'Олива. Вилет, «личный друг» мадам де ла Мотт, был кроме всего прочего ее секретарем. Говорили, что он «уже привлекался к суду за подделывание подписей», однако, по слухам, сбежал через несколько дней после ареста своей любовницы. «Этот человек мог бы многое прояснить», — говорили родственники кардинала. На полях страниц, которые касаются Вилета, Дюлоренсель отмечал: «По всей вероятности, он сбежал, и поймать его будет невозможно». Мадемуазель д'Олива была отмечена, как «соучастница, сыгравшая роль королевы в саду Версаля», она получила 1 000 экю от мадам де ла Мотт. Она также скрылась, узнав об аресте Роана. По поводу этой молодой особы Дюлоренсель пишет: «Об этой девушке мы не имеем никаких сведений. Ее можно было бы только допросить по поводу мадам де ла Мотт».
