Ознакомительная версия.
Мне удалось зайти к Михаилу Сергеевичу, поздравить и передать видеокассету. Он сказал, что сегодня никакой телевизионной съемки быть не должно. Мне показалось, он даже голос повысил, чего никогда не делал. Он уже был обеспокоен тем обстоятельством, что в стране нарастало недовольство, популярность его снижалась, и оценивал это достаточно трезво, реально.
Потом Михаил Сергеевич пригласил меня в другое помещение, где был накрыт стол, за которым собрался чрезвычайно узкий круг руководителей. По сути, там собрались люди, которые через 5 месяцев вошли в состав ГКЧП. На столе была закуска в очень ограниченном ассортименте, и, помнится, все выпили по три рюмки, поздравили Михаила Сергеевича, пожелали доброго здоровья ему, Раисе Максимовне, матери. Он расчувствовался, сказал, что надо бы к матушке заехать, навестить. Вспомнил родителей, которые, слава богу, наделили его хорошим здоровьем, иначе не выдержал бы всех нагрузок. Благодарил товарищей за то, что тепло отнеслись. Все продолжалось не более 30-^40 минут. Меня поразила чрезвычайная скромность, с которой был отмечен юбилей. Причем это не было какой-то показухой, игрой на публику. Все было просто, естественно, по-дружески.
Мне довелось быть в двух поездках с Горбачевым в качестве члена делегации. Первая — в Японию, во время официального визита Президента СССР, который долго-долго откладывался, потому что нельзя было ожидать каких-то реальных успехов, ибо японская сторона рассчитывала исключительно на решение вопроса северных территорий, а Горбачев не имел права давать какие-то обещания. Тем более что до этого Ельцин успел жестко высказаться на эту тему. Конечно, приятно было дважды побывать на приемах в императорском дворце, встретиться с руководителями средств информации Японии, но главное — переговоры. В ходе этих переговоров Горбачев проявил себя незаурядным мастером дипломатической игры. Это были полные драматизма многочисленные раунды баталий сверх всяких лимитов. Кайфу, тогдашний премьер-министр Японии, чувствовал себя еще школяром и откровенно терялся на переговорах.
И вторая интереснейшая поездка с Горбачевым — в Лондон на встречу «большой семерки». Там наша исходная позиция была чрезвычайно уязвима: страну охватил кризис, мы остро нуждались в финансовой помощи. Но зарубежным партнерам было не ясно, с кем им предстоит иметь дело: с Советским Союзом или с отдельными государствами, которые создаются на территории некогда великой державы. Чувствовались настороженность лидеров «большой семерки», их неверие в то, что деньги, которые они выделят, будут с толком потрачены. И тем не менее Горбачев находил самые малые резервы для того, чтобы отстаивать свою позицию, укреплять доверие и к нему лично, и к тем обещаниям, которые он давал от имени страны. Он, несомненно, добился успеха в глазах международного общественного мнения, в глазах «большой семерки», хотя к этому времени у нас в стране уже сформировалась мощная оппозиция, которая стремилась принизить результаты этих переговоров.
Наиболее ярко иллюстрирует эту ситуацию факт присуждения Горбачеву Нобелевской премии мира. Международное сообщество высоко оценило вклад Михаила Сергеевича в стабилизацию международной ситуации, а мощная внутренняя оппозиция встретила это известие в штыки.
Мне довелось быть одним из официальных свидетелей акта передачи Горбачеву Нобелевской премии. Я рассматривал это как еще одно проявление большого доверия ко мне с его стороны. При встречах и разговорах с ним я видел и убеждался в том, что могу и дальше быть уверенным: остаюсь человеком из команды Горбачева и он мне доверяет.
Однако ситуация в стране продолжала обостряться.
Я был на одном из последних раундов переговоров с Кайфу, когда тот буквально умолял Горбачева пойти на небольшие уступки в вопросе о «северных территориях», то есть тех самых Курильских островах, вокруг которых десятилетиями у нас идут переговоры с Японией. Дошло до того, что японский лидер прослезился и просил, чтобы в текстовой записи итогового документа о переговорах выражалась надежда на дальнейшее урегулирование спорного вопроса. На такую запись Горбачев согласился, и это выглядело успехом для Кайфу.
Нас везде горячо приветствовали во время краткосрочной поездки.
Мне довелось в те дни встретиться с министром иностранных дел Японии, вместе официально поужинали с г-ном Таро Накаямой. Он говорил о трех вариантах развития отношений Японии с нашей страной. «Они могут оставаться такими, как есть, могут ухудшиться, но могут и улучшиться», — сказал мне тогда японский министр. Он подарил мне на память часы с интересным циферблатом, где вместе с его именем изображена была Япония. Но, присмотревшись внимательно, я обнаружил, что на часах эта маленькая страна географически расширилась: там Курильские острова уже значились в составе Японии. Я не удержался, спросил: «Господин Накаяма, а почему на ваших часах Курилы уже японские?». Он улыбнулся и очень учтиво заметил: «И я, и вы, господин Кравченко, являемся профессиональными пропагандистами. Считайте, что мои часы, мой подарок, — это часть пропагандистской деятельности».
Уже около 20 лет я ношу эти часы и поражаюсь их высочайшему качеству. Они идут секунда в секунду, отмеряя годы надежд японцев на возвращение себе четырех островов. Но переговоров с тех горбачевских пор было множество, ничего существенного не происходит, и лишь однажды Борис Ельцин чуть было не позволил преподнести царский подарок японцам в виде некоторых островов. Но он все-таки вовремя протрезвел тогда, и все вернулось на круги своя.
Я еще не раз, находясь в составе делегаций в месте с Горбачевым, удивлялся и радовался его таланту вести дипломатичные переговоры. И тем не менее хорошо известно, что ему во многих других случаях не хватило твердости отстаивать наши государственные интересы. Примеров немало, о некоторых я расскажу ниже. Но почему же так происходило? В мучительных поисках ответов однажды я пришел в принципе к простым выводам, которые в истории случались даже с великими государственными деятелями. У каждого из них, и конкретно у Горбачева, нередко не хватало политической воли. И парализовалась она всякий раз, когда нужно было делать трудный выбор между личным и государственным интересами. Если ты державник до мозга костей, то тогда твое личное, сокровенное, твоя вселенская популярность должны уйти в тень. Ты приносишь их в жертву ради высших интересов державы. Но если ты так высоко вознесся в своей мировой популярности, если «гласность и перестройка» на всех языках звучат без перевода, если становишься «человеком года», «лучшим немцем года», нобелевским лауреатом, а твоей державе все труднее жить, и ты дрогнул, уступил и даже жертвуешь национальными интересами, то это уже великая драма, трагедия личности. Так именно история распорядилась Горбачевым. Ему не хватило мужества политической воли, твердости характера в противостоянии с Ельциным, а дипломатические тонкие игры и ухищрения, в которые втянули и народ, и страну, и партию, принесенную в итоге в жертву, — все это не помогло Горбачеву победить. Его приговорят заговорщики в Беловежской Пуще к «увольнению по сокращению штатов». Так это обычно делается в организациях, где, избавляясь от какого-то руководителя, проводят сокращение структурных подразделений вместе с их руководителями. Так поступят с великой державой СССР, проведя структурную реорганизацию, подвыпившие сидельцы в Беловежской Пуще. Они утвердят «новое» штатное расписание», где не будет ни СССР, ни, естественно, его президента. Правда, позднее их история тоже выкинет на свалку, а вот потерянную великую страну очень жалко…
Ознакомительная версия.
