органично вплетались почти в каждую строку.…Но взгляни: сквозь отверстие облака, Как сквозь арку из каменных плит, В это царство тумана и морока Первый луч, пробиваясь, летит. Значит, даль не навек занавешена Облаками, и, значит, не зря, Словно девушка, вспыхнув, орешина Засияла в конце сентября. Вот теперь, живописец, выхватывай Кисть за кистью, и на полотне Золотой, как огонь, и гранатовой Нарисуй эту девушку мне. Нарисуй, словно деревце, зыбкую Молодую царевну в венце С беспокойно скользящей улыбкою На заплаканном юном лице.
(«Сентябрь», 1957)
Окончив Уржумское реальное училище, Николай едет в Москву, уже зная о своей любви к поэзии, перечитавший немало книг, хорошо уже знакомый с литературными течениями на тот период, выделяя для себя творчество Александра Блока и Анны Ахматовой. Но и пристально вглядываясь в смелую по стилю поэзию тех же обэриутов («Объединение реального искусства»), что не прочь были удивлять читателя экспериментами и со словом, и с темами, а заодно и самим отношением ко всему привычному в культуре, и не только. Заболоцкий охотно эпатировал любителей словесности неожиданными сочетаниями слов, иронией, а то и сарказмом в отношении устоявшихся привычек и вкусов обывателя.
…Так бей, гитара! Шире круг! Ревут бокалы пудовые. И вздрогнул поп, завыл и вдруг Ударил в струны золотые. И под железный гром гитары Подняв последний свой бокал, Несутся бешеные пары В нагие пропасти зеркал. И вслед за ними по засадам, Ополоумев от вытья, Огромный дом, виляя задом, Летит в пространство бытия.
(«Свадьба», 1928)
Неудивительно, что первая книга Николая Заболоцкого «Столбцы», вышедшая в 1929 году, когда почти все «инженеры человеческих душ» были на постоянном контроле у власти, автора сборника обвиняли во всех грехах, главный из которых – расхождение с официальным курсом страны Советов, строящей социализм. Но, слава богу, обошлось, не так ещё известен был поэт, думали, покуражится – и остепенится. Но у Заболоцкого были свои планы, своё, предначертанное творческой судьбой, – развитие.
К примеру, Николай Алексеевич был прекрасным знатоком живописи, понимал её, вбирал в душу её волшебство и глубину. Вот почему в лучших его стихах любовь к природе, как правило, соседствует с живописью в слове, поднимая строки к высотам красоты и духа, придавая стихам глубокий философский смысл.
…Вздохнут леса, опущенные в воду, И, как бы сквозь прозрачное стекло, Вся грудь реки приникнет к небосводу И загорится влажно и светло. Из белых башен облачного мира Сойдёт огонь, и в нежном том огне, Как будто под руками ювелира, Сквозные тени лягут в глубине. И чем ясней становятся детали Предметов, расположенных вокруг, Тем необъятней делаются дали Речных лугов, затонов и излук. Горит весь мир, прозрачен и духовен, Теперь-то он поистине хорош, И ты, ликуя, множество диковин В его живых чертах распознаёшь.
(«Вечер на Оке», 1957)
А в другом стихотворении Николай Алексеевич напрямую призывает писателей:
Любите живопись, поэты! Лишь ей, единственной, дано Души изменчивой приметы Переносить на полотно. Ты помнишь, как из тьмы былого, Едва закутана в атлас, С портрета Рокотова снова Смотрела Струйская на нас? Её глаза – как два тумана, Полуулыбка, полуплач, Её глаза – как два обмана, Покрытых мглою неудач. …Когда потёмки наступают И приближается гроза, Со дна души моей мерцают Её прекрасные глаза.
(«Портрет», 1953)
В своём стремлении к совершенству Николай Заболоцкий хотел проникнуть во все сферы человеческой мысли, и на его полке не дремали труды Энгельса,
Тимирязева, Вернадского, Эйнштейна, Фёдорова и других учёных. А сам он рассматривал мироздание как единое целое всех форм материи и назначение человека следовать законам природы во имя будущего всего мира. Заболоцкий очень ценил работы Циолковского о космосе, дорожил дружбой с ним. «…Ваши мысли о будущем Земли, человечества, животных и растений глубоко волнуют меня, и они очень близки мне. В моих ненапечатанных поэмах и стихах я, как мог, разрешал их». И брал новые высоты в поэзии.
…Начинай серенаду, скворец! Сквозь литавры и бубны истории Ты – наш первый весенний
