Ознакомительная версия.
Забегая вперёд, замечу, что в 2000-е годы были предприняты попытки стилизовать ряд новых зданий постсоветской Москвы под «сталинско-бериевские» «высотки», однако реализация этих проектов просто лишний раз подчеркнула величие и яркую суть той эпохи на фоне сегодняшней бледной немочи во всех сферах жизни общества.
Закладка высотных зданий в Москве состоялась 7 сентября 1947 года — в дни празднования 800-летия города. На каждой строительной площадке присутствовал кто-то из заместителей Председателя Совета Министров СССР.
Строительство комплекса зданий Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова развернулось в полную силу в конце 1948 года и было закончено к 1 сентября 1953 года, когда новое здание МГУ впервые приняло студентов.
К тому времени Лаврентий Берия был, скорее всего, тайно и бессудно расстрелян.
Как сообщает в своей книге «Записки строителя» генерал-полковник-инженер Комаровский, Управлением строительства МГУ руководили опытнейший строитель-практик Алексей Воронков и талантливый инженер Сергей Балашов, однако участие самого Комаровского в этом проекте было тоже активным — в качестве вновь назначенного руководителя Управления строительства Дворца Советов Комаровскому предписывалось курировать строительство МГУ и высотного административного здания в Зарядье.
Но кому он был этим «обязан»?
Сам Алексей Комаровский (1906–1973) ссылается на разговор в середине 1948 года с Вознесенским, тогдашним председателем Госплана СССР, однако не приходится сомневаться, что инициатива такого назначения принадлежала Берии, знавшему Комаровского прекрасно и с лучшей стороны. С 1944 года генерал-майор Комаровский стал начальником Главпромстроя НКВД — МВД СССР и пребывал в этой должности почти до конца 1951 года, когда был — тоже «с подачи» Берии — назначен начальником Главнефтеспецстроя МВД СССР.
С 1945 года Комаровский параллельно находился в должности одного из заместителей «атомного» Первого ГУ при СМ СССР, много поработал под рукой Берии в Атомном проекте и именно за это в 1949 году получил звание Героя Социалистического Труда.
В своей книге, изданной Воениздатом в 1972 году, Комаровский не поминает Берию, естественно, ни одним словом. Но Берии он был известен, повторяю, прекрасно, и поскольку строительство комплекса зданий МГУ оказалось делом особо сложным и поначалу ладилось не очень, Берия и «подбросил» «протеже» ещё одну «непыльную работёнку».
Впрочем, в одном месте книги Комаровского речь идёт, вне сомнений, именно о Берии:
«Вся дальнейшая работа по проектированию велась управлением проектирования в совершенно исключительных темпах одновременно с разворотом строительства МГУ.
Чертежи во многих случаях прямо на ватмане шли на производство, так как правительство (читай: «Берия». — С.К.) доверяло нам утверждение всех технических решений и проектов без промежуточных инстанций…»
Здесь вполне угадывается стиль Берии — единственный и неповторимый, а если и повторяемый, то всё равно — подчинёнными и соратниками только Берии.
НО ЕСТЬ один вопрос, ответить на который точно и однозначно сегодня не сможет уже, как я понимаю, никто. И вопрос этот: «Кто же дал единый замысел для всех восьми проектов высотных зданий?»
Кто-либо из ведущих советских архитекторов?
Но они — и те, кто к проектам привлечён не был, и те, кто ими занимался, — были вполне самостоятельно мыслящими людьми и вряд ли согласились бы в разработке такой эпохальной темы руководствоваться чужими идеями, пусть объективно и великолепными.
В статье «Высотные здания», помещённой в 9-м томе БСЭ, подписанном к печати 3 декабря 1951 года, было сказано:
«В высотных зданиях, в соответствии с указаниями правительства (sic! — С.К.), сочетается близость к традициям архитектуры Москвы со смелым стремлением к новым образам, проникнутым мыслью о настоящем и будущем страны Советов. Скульптурная законченность многоярусных уступчатых объёмов, живописность силуэтов, богатая пластическая обработка фасадов сближают высотные здания с историческими архитектурными памятниками Москвы. С Дворцом Советов (тогда этот проект хотя и формально, но ещё существовал. — С.К.) высотные здания объединит общее для их архитектуры сочетание величавого спокойствия и уравновешенности масс со стремительной динамикой вертикального развития объёмов.»
Всё это было верно и хорошо, но кому принадлежала общая идея?
Не могли же восемь разных коллективов архитекторов одновременно и независимо друг от друга прийти к одному!?
В то же время и принять идею одного семь коллективов вряд ли смогли бы — ведь отличиться хотелось каждому. А с окончательным проектом Дворца Советов Иофана, Щуко и Гельфрейха проекты всех «высоток» имели — в итоге — весьма относительное сходство.
При этом тот же Борис Иофан (1891–1960) после войны был в форме, в 1947–1950 годах по его проектам построили комплекс Нефтяного и Горного институтов в Москве.
Владимира Щуко (1878–1939) не стало ещё до войны.
Владимир Гельфрейх, которому в конце 40-х годов едва перевалило за шестьдесят, продолжал, правда, работать и был автором проекта здания МИД СССР на Смоленской площади. Но не Гельфрейх же дал общий образец для всех!
Статья в БСЭ, правда, намекала на некие обезличенные «указания правительства», но ведь и правительство — это коллектив конкретных лиц. А там кому первому пришла в голову идея повторить в высотных зданиях Москвы силуэты Кремля (это в облике «высоток» чувствуется сразу)?
Ведь кому-то она, эта гениальная идея, должна была прийти в голову первому — архитектору ли, члену ли правительства!
Так кому?
Сталину?..
В принципе, это очень не исключено — Сталин был гением универсальным, полифоническим, он умел чувствовать тонко и мыслил самобытно не только в политике.
Современный историк архитектуры Д. Хмельницкий, давно живущий в Германии, в книге «Зодчий Сталин» пишет, что в самой истории возникновения «высоток» много странного — в литературе совершенно не упоминается о том, кто и когда разработал схему размещения высотных зданий на генеральном плане Москвы. При этом Хмельницкий, хотя к Сталину и не очень-то лоялен, считает, что именно Сталин — автор и первоначальной градостроительной идеи, и фактический автор архитектуры высотных домов, а далее поясняет, что поскольку Сталин «мелочно тщеславен» не был, то и не претендовал на официальное авторство.
Возможно и так, но тогда, скорее всего, статья БСЭ всё-таки сообщала бы: «.по указаниям великого вождя, товарища Сталина» и т. д. Сталин-то действительно тщеславием не страдал, но сколько других имели его в избытке, в том числе — ив редакции БСЭ.
Ознакомительная версия.
