Первыми, кто оставил свои подписи на моей скатерти, были, конечно же, мои коллеги по Большому театру — певицы Мария Максакова, Мария Звездина, Кира Леонова, Тамара Милашкина, Лариса Никитина… Из певцов, с которыми я часто выходила на сцену Большого, для меня расписались Иван Петров, Зураб Анджапаридзе, Владислав Пьявко… Есть у меня автографы и наших выдающихся артистов балета — Майи Плисецкой, Владимира Васильева, возглавляющего теперь Большой театр, в котором все мы проработали столько лет. Рядом с их подписями я вышила и росчерк Бориса Александровича Покровского…
Не обо всех из них я имею возможность рассказать подробно в этой книге, но упомянуть о них считаю нужным. Некоторые из моих коллег и те, имена которых я назову в этой главе, заслуживают отдельных глав и даже целых книг, поэтому не буду ставить перед собой нереальных задач, а продолжу рассказ, следуя за тем, что будет подсказывать память. И пусть воспоминания о встречах с одними будут пространными, а о других — краткими, ведь дело не в этом. Важно, что каждый из них оставил свой след в искусстве…
Вот автограф Кирилла Петровича Кондрашина, с которым я не раз выступала в концертах… Еще один «дирижерский» росчерк — это расписался великий музыкант Евгений Александрович Мравинский. Когда это произошло?.. В Большом зале Ленинградской филармонии, на юбилейном вечере другого дирижера — Бориса Эммануиловича Хайкина, с которым Мравинский дружил долгие годы. Перед переездом в Москву, в Большой театр, Хайкин много лет работал в Ленинграде — в Малом оперном, а потом в Кировском театре, поэтому один из своих юбилейных концертов он решил дать в родном ему городе, пригласив выступить и меня. Тогда-то, за кулисами Большого зала Е. А. Мравинский и оставил свой автограф…
Вышиты на скатерти и подписи еще трех наших великих музыкантов — Давида Ойстраха, Эмиля Гилельса, Леонида Когана. Когда они их оставили, я теперь точно не помню, но навсегда сохранила теплые воспоминания об этих выдающихся личностях, о наших добрых и уважительных отношениях. В связи с Эмилем Григорьевичем Гилельсом мне вспоминается один эпизод. В 1970 году я была в очередной раз в Соединенных Штатах — принимала по приглашению Генерального секретаря ООН У Тана участие в торжествах, проводившихся по случаю 25-летия Организации Объединенных Наций.
Но сначала подробнее об этом незабываемом для меня событии. После окончания торжественного заседания делегации всех стран — членов ООН остались в зале на своих местах. И в это время в нем появились артисты оркестра, хора и солисты, чтобы исполнить великое произведение великого Бетховена — его знаменитую 9-ю симфонию, в финале которой звучит хор на текст оды «К радости» Ф. Шиллера: «Обнимитесь, миллионы! Мир и радость всем народам!» Состав исполнителей соответствовал событию: дирижировал индус Зубин Мета, солистами были шведский и немецкий певцы и мы — негритянка Мартина Арройо и я.
После исполнения симфонии нас представили Генеральному секретарю ООН господину У Тану. Через некоторое время я получила от него письмо со словами благодарности за участие в концерте и признательности за мое искусство. А на самом концерте меня поздравил еще один человек — виолончелист, знаменитый Григорий Пятигорский: «Я гордился вами, вы пели прекрасно. Я ведь русский, и мне очень приятно, что в России есть такие таланты». Но приятные неожиданности на этом не закончились, После нашего выступления в зале заседаний ООН Мартина Арройо пригласила к себе домой своих друзей и меня. Когда приятный вечер закончился, Мартина попросила одного из друзей отвезти меня в мою гостиницу — это далеко, надо было ехать на другой конец огромного Централ-парка. Сидя в такси, я вдруг увидела на одной из улиц… Эмиля Григорьевича Гилельса, который вместе с женой с кем-то разговаривал, стоя на тротуаре. Это было так неожиданно, что я невольно вскрикнула: «Ой, Гилельс!» Сопровождавший меня господин сказал водителю: «Затормозите». Когда машина остановилась, я быстро вышла из нее и буквально бегом бросилась в сторону небольшой группки. Гилельс, увидев меня, широко развел руки и тоже удивился: «Ира! Ты что, с неба свалилась! Откуда ты?»… Надо было приехать в Нью-Йорк, чтобы встретиться! В Москве мы встречались не слишком часто — из-за постоянных гастрольных разъездов. Не раз мы концертировали в одно и то же время в одной и той же стране, но обычно маршруты наших выступлений не пересекались, а тут вышло так, что мы оказались в Нью-Йорке одновременно…
Об Америке мне напоминают и другие автографы, и самые яркие впечатления у меня остались от встреч с Солом Юроком и Джоном Вустманом. Сол Юрок был выдающимся импресарио, познакомившим впервые после второй мировой войны Америку с лучшими исполнителями из Советского Союза. Вообще у него было особое отношение к нашей стране — ведь сам он был выходцем из России, которую покинул еще в ранней юности, переехав в Соединенные Штаты. Сол Юрок способствовал триумфальным гастролям в Америке балета Большого театра и Галины Улановой, наших пианистов, скрипачей, дирижеров… Он же был устроителем гастролей мировых звезд и в Советском Союзе — именно благодаря Солу Юроку Москва познакомилась с Марио Дель Монако.
После успеха в «Кармен» на сцене Большого театра, а потом и в Неаполе и Риме, Юрок решил организовать мое выступление в Америке и начал расспрашивать обо мне некоторых приезжавших тогда в США наших музыкантов, как бы «наводить справки». Не знаю, кто именно, но явно не самый доброжелательный по отношению ко мне человек, сказал Солу Юроку, что пою я хорошо, но стала толстой. А в Америке толстых артистов не любят (что испытала на себе даже великая Мария Каллас, которая в начале своей карьеры была полной), и Солу Юроку пришлось принять это во внимание, прежде чем приглашать меня. Услышанное им засело у него в памяти, но он не хотел отказываться от своего намерения. В то время в Нью-Йорке вышла моя пластинка с записями арий из опер и кантат, американский тираж ее был оформлен очень красиво — в старинном духе, с гравюрами. Пластинка была распродана за один день, а вскоре появилась прекрасная рецензия на нее в нью-йоркской газете, в которой говорилось, что американские музыкальные критики ставят меня на уровень знаменитой Ренаты Тебальди и что очень хотелось бы услышать Ирину Архипову непосредственно в залах. Сол Юрок все это знал и поэтому, когда приехал в Москву, он решил увидеться со мной и убедиться, действительно ли я внешне выгляжу так, как его предупреждали.
В один из дней мне позвонила заведующая труппой А. К. Турчина и попросила прийти сейчас же в театр, зайти в ложу дирекции, где меня уже ждут. Я спросила: «И больше ничего? Мне не надо будет петь?» — «Нет, петь не надо, но оденьтесь построже, как для визита». Я не знала, для какой встречи мне надо было выглядеть элегантно, но сделала так, как меня просили. Пришла в театр, вхожу в аванложу, заместитель директора театра Н. Алещенко подводит меня к солидному пожилому господину: «Вот наша Ирина Архипова». И вдруг я слышу: «Да ведь она — балерина!», а на лице этого господина вижу нескрываемое то ли изумление, то ли «разочарование» — никакая она не толстая!.. На следующий день Сол Юрок подписал со мной первый американский контракт.
