И не из-за каких-то там идеологических соображений, а просто так — вкусовщина муз. организаторов. Вот им кажется, что это публика любит и пойдет на концерт, а это — нет. А в общем — никто ничего не понимает.
Завтра едем в Bournemouth. Послезавтра репетиция «Фантастической» Берлиоза. Кроме нее в программе будет «Ночь на Лысой горе» и Четвертый фортепианный концерт Бетховена. Солист Питер Донахо. Он имел большой успех на конкурсе Чайковского в Москве.
Передавайте всем вашим привет. С сердечным приветом,
Ваш Рудик.
К тому времени у меня сменился импресарио. Менеджеры из лондонской «Интермьюзик» сделали соблазнительное предложение: возглавить Ванкуверский симфонический оркестр. Говорили, что отказываться нельзя, что я сумею совмещать руководство обоими оркестрами, а Ванкувер — это очень перспективно. Переезжать необязательно, будете летать туда-сюда, работать периодами, сейчас многие дирижеры так делают. Я согласился.
В восемьдесят четвертом мне исполнилось шестьдесят лет. В этот день мы праздновали наше новоселье в Рамлинсбурге и пригласили всех соседей, которым тоже исполнилось шестьдесят в том году. С семьями, конечно. Лена напекла всяких замечательных вещей, которые она умеет печь. Например, она делает творожники, но не просто творожники, а в виде печенья. Ууу, это… Пальчики оближешь. Гости то и дело подбегали к блюду: ам, в рот, и убежал беседовать. А потом снова — скорей-скорей к блюду. У нас оказались очень славные соседи, с некоторыми мы близко подружились и теперь дружим и с их детьми и внуками.
На другой день мы полетели в Ванкувер.
В Британской Колумбии живет много англичан. Когда я получил пост шеф-дирижера, ванкуверская газета вышла с заголовком: «Английское влияние сохраняется».
Ванкувер — удивительно красивый: в нем множество небоскребов, но они построены как будто только из одного стекла с такой элегантностью, что не давят, и в них отражается небо и океан. Оркестр был отличный. Правда, находился в ужасающем финансовом положении, миллионные долги, у музыкантов — очень напряженные отношения с администрацией. По требованию профсоюза сезон открылся много позже, чем должен был.
Множество талантливых людей, особенно духовики, играли очень хорошо и с энтузиазмом. Мы сошлись, подружились. До сих пор мне оркестранты оттуда присылают рождественские открытки.
Проблемы оказались неожиданными. Канадцы — милейшие люди, но… Появился у меня там друг. Бывший немецкий фронтовик, который побывал в русском плену. Ханс его звали. Он был очень хорошего мнения о русских, потому что они относились к нему не как к врагу, а как к несчастному человеку, который вечно ходит голодный и которому надо помочь. А он был врач и немножко лечил их как фельдшер. И люди подкармливали его — то яйца принесут, то творогу, то еще что-нибудь. Он никогда этого не забыл. А еще у него осталось впечатление, что русские — очень культурные люди. И вот Ханс мне однажды говорит: Рудольф, du bist hier gekommen mindestens zweihundert jahre zu früh — ты приехал сюда лет на двести раньше, чем следовало, потому что культуры здесь нет никакой.
История, которую он рассказал, поразила меня. Оказывается, в годы войны с Ванкуверским оркестром работал Клемперер. Когда в тридцатые годы ему как еврею пришлось эмигрировать из Германии, он оказался здесь. И очень скоро его выгнали. Почему же? Потому что он играл слишком много Бетховена, Баха, Брамса и Шуберта, а не американскую музыку. Его выгнали. Гигантского музыканта, дирижера. Какой позор перед всем человечеством.
Когда я рассказал эту историю президенту тамошнего Симфонического общества — был такой очень богатый человек, аккаунтант, это люди, которые считают налоги, — он говорит: «Уволили?» Я говорю: «Да». — «Скажите пожалуйста! Ну и что он делает теперь?»
Президент Симфонического общества — не общества любителей кленового сиропа… Я пробормотал: «Надеюсь, он на небесах».
Поехали мы с оркестром на гастроли по этой самой Британской Колумбии, по маленьким городкам. Какие это места, боже, какие это райские места! Какие озера, какие горы, какие леса! Играли Шестую симфонию Чайковского. После предпоследней части, блестящего, бравурного скерцо, раздались бурные аплодисменты. А когда закончился концерт, в артистическую пришла председательница местного Филармонического общества. В каждом таком городке есть собственный оркестр. «Прекрасный концерт! Вы извините нас за аплодисменты после Чайковского, мы решили, что концерт окончен. Но ваш анкор был восхитительный!» То есть она думала, что последняя часть симфонии — это был какой-то номер на бис.
Тем не менее мои менеджеры продолжали считать, что все это очень перспективно, присылали туда своих солистов. С Менухиным мы играли Бетховена, еще кто-то приезжал… Мы с Леной жили между Канадой, Англией и Рамлинсбургом.
Из письма Р. Баршая А. Локшину, 1985 г.
Дорогой Шура!
Спасибо за Ваш звонок. Вы меня очень обрадовали.
В конце Бурлески Девятой симфонии (Малера), кроме двух флейт октавой выше, мне кажется, можно добавить Es-ный кларнет, а то и все кларнеты. <…>
Только что мы вернулись из длинной поездки. Были в Канаде и Скандинавии. Это расстояние звучит страшно. Но если посмотрите на глобус, то для самолета это не так далеко. В Ванкувере очень хороший оркестр (тот самый, который играл Восьмую Шостаковича). Они очень охотно работают. Как я Вам говорил, мне приходится теперь играть много английской музыки. Следующий концерт в Англии: Делиус, Эльгар, Холст («Планеты»). <…> Все это вещи очень трудные, и трудности, к сожалению, не всегда оправданны. Но англичане безумно любят эту музыку. Вообще надо сказать, что в музыке они всеядны (в еде тоже). Что мне в них симпатично, это то, что они равнодушны к удобствам. Англичанину часто безразлично, что есть на обед, зато он готов поехать в Лондон за сто миль посмотреть интересную пьесу. Вы пришли бы в ужас от их кофе. Существует шутка: «Почему англичане пьют так много чая?» — «А вы пробовали их кофе?» Днем они довольствуются сэндвичами и вечером едят совершенно безвкусный динер, приговаривая при этом: «делишес». Полная противоположность швейцарцам. Эти — страшные обыватели. В половине двенадцатого у всего населения начинает выделяться слюна; оркестранты нервно поглядывают на часы (репетиция до 12.00), конторы, банки, магазины потихоньку сворачивают работу, и с двенадцати часов дня вся страна мчится обедать. Кто домой, не важно, если это пятнадцать — двадцать километров от города, кто в излюбленный ресторан. В это время проехать по швейцарским дорогам трудно, ибо у каждого — своя машина, а то и две. И вообще, все, что касается здоровья, отдыха — уважается в первую очередь. Всякие «Фитнес паркур», плавательные бассейны, минеральные купальни — очень популярны. Ну а культура, а культура — потом.
