Он сидел у стола, устало уронив руки, а перед ним лежал этот несчастный бланк со строчками печального текста.
— Я пойду, Михаил Дмитриевич, — сказал Гродеков.
— Да, да, идите. Я побуду один.
Ах, как ныне беспощадна к нему судьба! Она безжалостно наносит удары, словно в отместку за прежние ратные успехи, будто испытывает его на прочность.
Время славы сменилось горькими днями неудач в его личной жизни. Сколько их выпало за эти годы! Разлад и окончательный разрыв с женой… Смерть отца… Уход из жизни Жирардэ, который оставался его добрым наставником до последних дней… И вот ужасная смерть матери. Что может быть горше? Но такова жизнь, и никуда от нее не скроешься.
Зной летнего дня сменился благостной ночной прохладой, и степь, соседствующая с огромной жаркой пустыней, как бы ожила. Крупные яркие звезды сияли и перемигивались в черном бархатном небе.
Скобелев спешил с походом к Геок-Тепе и штурмом крепости. Он делал все возможное, чтобы завершить экспедицию до зимней стужи, решительным ударом разрубить тугой Ахалтекинский узел противоречий и установить в крае спокойствие. Подстегивало и желание вырваться на родину, к могиле матери.
После мрачной вести о гибели Ольги Николаевны он изменился: на лице залегли морщины, засеребрились виски. Однако чувство долга и ответственности не изменяло ему. Он по-прежнему оставался строгим и твердым в делах и таким же горячим. Не раз Гродекову приходилось выступать в роли хитрого дипломата, чтобы избегать конфликтов.
Все уже было готово к походу, когда вдруг явился майор Громов, возглавлявший транспортную колонну:
— Ваше превосходительство, беда! Что делать? — Лицо испуганное, бледное, в нем ни кровинки. — Верблюдов угнали! Ночью текинцы напали и ограбили.
— Каких верблюдов? О чем речь?
— Да тех, что должны везти груз…
— Сколько же голов угнано?
— Все! Три тысячи…
Михаил Дмитриевич опустился на стул, как подкошенный. Потерять три тысячи верблюдов — значило сорвать экспедицию, признать невозможность предприятия или в лучшем случае отодвинуть ее проведение на неопределенный срок!
— Вы понимаете, господин майор, что говорите? Вы отдаете отчет в случившемся?
— Так точно, ваше превосходительство. Тыкма-сардар обезножил отряд.
Глаза Скобелева позеленели, на лице выступили пятна — верный признак подступившего гнева. Ко всему еще он чувствовал приступ лихорадки.
Неизвестно, чем бы закончился разговор, если бы не вмешался Гродеков.
— Ваше превосходительство, дозвольте мне заняться делом, я разберусь и доложу. А вы, майор Громов, ступайте.
Майор поспешил выскочить.
Верблюдов для транспортировки грузов к Геок-Тепе собрали с большим трудом. В среднеазиатских условиях они незаменимы, от них зависит успех операции. Это понимал и Тыкма-сардар. И вот теперь, выследив места нахождения животных, он в одну из ночей совершил дерзкий налет на стойбища и, перебив охрану, угнал их. Это был серьезный удар, равносильный поражению. Скобелев рвал и метал. А тут еще жестокая лихорадка безжалостно трепала больного, словно бы испытывала организм на прочность. Казалось, болезнь изведет его совсем, прежде чем он поведет войска к далекой крепости. Порой им овладевала мысль, что наступил его черед вслед за родителями уйти в мир иной. И было обидно от сознания, что прожито всего тридцать семь лет и далеко еще не все сделано.
Но и болея, он не забывал о предстоящем походе и штурме крепости, беспокоился, как готовятся войска, как транспортируются грузы. В те дни ему в голову пришла мысль направить Гродекова в Персию, чтобы создать и там базу снабжения, когда войска подойдут к крепости Геок-Тепе.
— Мысль достойная. Непременно нужно сделать, как вы предлагаете, — согласился начальник штаба. — Мы теперь же начнем к этому готовиться.
А верблюдов пришлось вновь покупать…
И вот настал день, когда отряд тронулся в путь. Предстояло в условиях суровой, бесснежной и ветреной зимы преодолеть расстояние почти в девятьсот верст. Ветер неистовствовал. Он обжигал, сек лицо и, поднимая тучи пыли, слепил глаза. Невыносима пустыня летом, но еще нетерпимее она зимой. Наконец отряд сосредоточился в удобном туркменском селении, названном с прибытием русских войск Самурским укреплением. До крепости Геок-Тепе рукой подать, всего двенадцать верст.
В эти же дни подошел из Туркестана отряд во главе с Куропаткиным. Его недавний сподвижник служил под Ташкентом и в последнем письме просил Михаила Дмитриевича причислить его к ахалтекинской экспедиции. Скобелев уважил просьбу, направив письмо военному губернатору Кауфману с ходатайством направить в его подчинение отряд туркестанцев под командованием Куропаткина. Веко-ре от генерала Кауфмана пришел обнадеживающий ответ, а через несколько дней доставили письмо и самого Куропаткина. Он сообщал, что ведет отряд численностью почти в девятьсот человек и с ним — большой караван со всем необходимым.
Алексей Николаевич оказался, как всегда, точен. Преодолев по сыпучим пескам безводной пустыни семьсот верст, отряд в назначенный день был на месте. Не без гордости доложил, что за весь нелегкий путь имел только одного больного. Они дружески обнялись, расцеловались. Впервые они встретились здесь, в Туркестане, потом вместе делили боевые тяготы на Балканах, под Плевной, Ловчей. И снова судьба свела их. На плечах недавнего капитана теперь уже лежали полковничьи погоны, и Михаил Дмитриевич душевно поздравил его с высоким чином.
В дальнейшем судьба Куропаткина будет необыкновенной. Пройдут годы, он станет военным министром России, а с началом русско-японской войны будет назначен главнокомандующим вооруженными силами на Дальнем Востоке. Но с поражением России в этой позорной войне покатится под гору.
Пророческими оказались слова Скобелева, который однажды, распекая подчиненного, сказал:
— Прекрасный вы, Алексей Николаевич, начальник штаба, отменный! Но добавлю и другое: горе войскам, которые попадут под ваше начало. Командные должности не для вас.
Жизнь свою в 1925 году он закончит, в отличие от многих известных царских военачальников, не в эмиграции, куда его звал французский посол, а в своем бывшем имении в Псковской губернии, где в последние годы преподавал в организованной им школе.
На смотру отряд Куропаткина выглядел отменно. Солдаты как на подбор: рослые, крепкие, с бронзовыми от ветра и мороза лицами. Любо было смотреть, как они с молодцеватым видом, мерно отбивая шаг, проходили мимо генерала.
