С утра до поздней ночи принимал Николай Николаевич посетителей, часами беседовал с ними, рассказывал, с какими трудностями придется столкнуться колонистам. Не запугивал, но и не успокаивал, не сулил райские кущи и кисельные берега. Он очень тщательно подходил к отбору будущих переселенцев. Лодырей и алкоголиков безжалостно выпроваживал. У него были свои идеалы, а идеалами он не мог поступиться: безделье, барство, спиртные напитки начисто изгонялись из того общества, которое он собирался строить.
Что же это было за общество? Маклай замыслил организовать на Новой Гвинее или же на одном из островов Океании коммуну. Члены коммуны станут сообща обрабатывать землю. Продукты будут распределяться по труду. Каждая семья построит отдельный дом. Селиться можно лишь на землях, не занятых туземцами. Деньги отменяются… Колония будет составлять общину с выборными органами управления: старейшиной, советом и общим собранием поселенцев. «Ежегодно вся чистая прибыль от обработки земли будет делиться между всеми участниками предприятия соразмерно их положению и труду», — писал он.
Были подняты студенческие конспекты. Ведь уже тогда, тщательно проштудировав Роберта Оуэна, Сен-Симона, Фурье и Чернышевского, Николай Николаевич наметил подробный план устройства «рационального общества», где не будет угнетения человека человеком, где все трудятся и получают по труду.
Эта утопическая мечта казалась легко осуществимой. Ведь основали же свободную колонию на острове Питкэрн матросы с мятежного корабля «Баунти»!
Желая привлечь на свою сторону общественность, Миклухо-Маклай направил письмо и несколько оттисков своих статей (в том числе «Антропологические заметки о папуасах берега Маклая», «Этнологические заметки о папуасах берега Маклая» и др.) Льву Николаевичу Толстому. Заметки произвели на Толстого огромное впечатление. Несмотря на болезнь, он сразу же ответил. «…Вы первый несомненно опытом доказали, что человек везде человек, т. е. доброе общительное существо, в общение с которым можно и должно входить только добром и истиной, а не пушками и водкой, — писал Толстой. — И вы доказали это подвигом истинного мужества, которое так редко встречается в нашем обществе, что люди нашего общества даже его и не понимают… Ради всего святого изложите с величайшей подробностью и свойственной вам строгой правдивостью все ваши отношения человека с человеком, в которые вы вступили там с людьми. Не знаю, какой вклад в науку ту, которой вы служите, составят ваши коллекции и открытия, но ваш опыт общения с дикими составит эпоху в той науке, которой я служу, — в науке о том, как жить людям друг с другом. Напишите эту историю, и вы сослужите большую и хорошую службу человечеству. На вашем месте я бы описал подробно все свои похождения, отстранив все, кроме отношений с людьми».
Путешественник решил последовать совету великого писателя: издать дневники, которые до этого не собирался публиковать. Он также намеревался посетить Ясную Поляну и более обстоятельно изложить Льву Николаевичу свои планы. Но этим намерениям не суждено было осуществиться.
Однако Лев Николаевич до конца жизни сохранил интерес к личности Маклая и его науке. Этот интерес заставил его три года спустя после смерти путешественника завести дружбу с известным антропологом Дмитрием Николаевичем Анучиным. Они часто беседовали о Маклае. Сам Анучин так рассказывал о попытке Толстого завязать с ним знакомство: «Лев Николаевич ходил тогда зимою в полушубке и в валенках. В таком виде явился он в первый раз и ко мне, когда меня не было дома. Отворившая ему дверь прислуга была очень недовольна, что в парадное крыльцо звонится какой-то мужик, и сделала ему соответствующее внушение. В ответ она получила: «Скажите, что был граф Толстой». Прислуга отнеслась к этому скептически и после рассказывала об этом с иронией. Она была немало поражена, узнав, что это действительно граф и замечательный человек».
Даже девять лет спустя в Ясной Поляне по-прежнему оставалась живой память о Миклухо-Маклае. Исправляя предисловие к одной из своих работ, Лев Николаевич сравнил поведение английских колонизаторов в Африке и поведение Маклая на островах Океании.
— Есть ли необходимость убивать туземцев и превращать их в пьяниц, как это делают англичане?… — с сарказмом спрашивал Толстой.
…Этот необитаемый и всеми позабытый островок между Новой Гвинеей, Новой Ирландией и Новой Британией не был помечен ни на одной карте Миклухо-Маклая. Названия острова не знал никто. Даже на прямой вопрос Александра III, какой именно остров имеет в виду Маклай, собираясь основать колонию, путешественник не дал ответа. «Колония могла бы быть основана на одном из независимых еще островов…» — только и сказал он. Зачем выдавать царю координаты острова будущей коммуны? Это была тайна Маклая, которую можно было открыть лишь посвященным. Не дал он удовлетворительного ответа и на другой вопрос: какое сообщение предполагается установить между колонией и цивилизованным миром?
Остров М., как называл его Николай Николаевич, отличался плодородием, здоровым умеренным климатом. Здесь имелась в избытке пресная вода, а добротный строевой лес был под рукой. Вдали от жандармов и царей Миклухо-Маклай. надеялся построить новый, невиданный мир человеческих отношений, однажды уже открывшийся ему в романе Чернышевского «Что делать?».
Но утопия остается утопией.
Когда на призыв Маклая откликнулись сотни добровольцев, правительство всполошилось. Царь решил задушить мятежный проект собственной рукой. В октябре 1886 года собрался учрежденный царем комитет из представителей министерств иностранных дел, внутренних дел, финансов, морского и военного для обсуждения предложений Миклухо-Маклая.
Как и следовало ожидать, комитет единогласно высказался против проекта. Александр III наложил резолюцию: «Считать это дело окончательно конченным; Миклухо-Маклаю отказать!»
Тяжело больной Николай Николаевич спокойно выслушал окончательный приговор своим мечтам: чего еще следовало ждать от царя и его камарильи?… «Окончательно конченным…» Даже предложение основать военную базу в экваториальных водах не смогло ввести в заблуждение Александра III!
«Но мы еще повоюем, черт возьми!» — воскликнул Маклай и неожиданно в мае 1887 года уехал в Австралию. А уже в июне того же года он снова появился в Петербурге с женой и двумя детьми. По дороге в Россию он познакомил Риту с дочерью Герцена Натальей, и между женщинами завязалась оживленная переписка.
Маклай готовился к новому наступлению. Он решил подготовить к печати и издать свои труды, а на вырученные деньги организовать большую экспедицию добровольцев на остров М. Путешествие будет опасным, и экспедиция никогда не вернется под «недремлющее око» жандармов. «Никакое решение комиссии, ни даже высочайший отказ не повлияют на мое решение поселиться на острове Тихого океана, хотя и изменят образ осуществления моих планов…» — записал он.
