этим тигром морей, задумала предвосхитить его бросок и броситься на него первой. Она плыла, выжидая удобную минуту. Наконец, акула лениво проплыла мимо нее всего в каких-нибудь восьми футах. Наури кинулась вперед, словно нападая. Яростно ударив хвостом, акула пустилась наутек и, задев женщину своим шершавым боком, содрала ей кожу от локтя до плеча. Она уплывала быстро, по кругу, и, наконец, исчезла.
В яме, вырытой в песке и прикрытой кусками искореженного железа, лежали Мапуи и Тэфара; они ссорились.
— Послушал бы ты моего совета, — в тысячный раз корила его Тэфара, — припрятал жемчужину и никому бы не говорил, она и сейчас была бы у тебя.
— Но Хуру-Хуру стоял около меня, когда я открывал раковину, я тебе уже говорил это много-много раз.
— А теперь у нас не будет дома. Рауль мне сегодня сказал, что если бы ты не продал жемчужину Торики…
Я не продавал ее. Торики меня ограбил.
— …если б ты ее не продал, он дал бы тебе пять тысяч французских долларов, а это все равно что десять тысяч чилийских.
— Он посоветовался с матерью, — пояснил Мапуи. — Она-то знает толк в жемчуге.
— А теперь нет у нас жемчужины, — простонала Тэфара.
— Зато я заплатил долг Торики. Значит, тысячу двести я все-таки заработал.
— Торики умер! — крикнула она. — О его шхуне нет никаких известий. Она погибла вместе с «Аораи» и «Хира». Даст тебе Торики на триста долларов кредита, как обещал? Нет, потому что Торики умер. А не найди ты эту жемчужину, был бы ты ему сейчас должен тысячу двести? Нет! Потому что Торики умер, а мертвым долгов не платят.
— А Леви не заплатил Торики, — сказал Мапуи. — Он дал ему бумагу, чтобы по ней получить деньги в Папеэте; а теперь Леви мертвый и не может заплатить; и Торики мертвый, и бумага погибла вместе с ним, а жемчужина погибла вместе с Леви. Ты права, Тэфара. Жемчужину я упустил и не получил за нее ничего. А теперь давай спать.
Вдруг он поднял руку и прислушался. Снаружи послышались какие-то странные звуки, словно кто-то дышал тяжело и надсадно. Чья-то рука шарила по циновке, закрывавшей вход.
— Кто здесь? — крикнул Мапуи.
— Наури, — раздалось в ответ. — Скажите мне, где Мапуи, мой сын?
Тэфара взвизгнула и вцепилась мужу в плечо.
— Это дух! — прошептала она. — Дух!
У Мапуи лицо пожелтело от ужаса. Он трусливо прижался к жене.
— Добрая женщина, — сказал он, запинаясь и стараясь изменить голос. — Я хорошо знаю твоего сына. Он живет на восточном берегу лагуны.
За циновкой послышался вздох. Мапуи приободрился: ему удалось провести духа.
— А откуда ты пришла, добрая женщина? — спросил он.
— С моря, — печально раздалось в ответ.
— Я так и знала, так и знала! — завопила Тэфара, раскачиваясь взад и вперед.
— Давно ли Тэфара ночует в чужом доме? — сказал голос Наури.
Мапуи с ужасом и укоризной посмотрел на жену — ее голос выдал их обоих.
— И давно ли мой сын Мапуи стал отрекаться от своей старой матери? — продолжал голос.
— Нет, нет, я не… Мапуи не отрекается от тебя! — крикнул он. — Я не Мапуи. Говорю тебе, он на восточном берегу.
Нгакура проснулась и громко заплакала. Циновка заколыхалась.
— Что ты делаешь? — спросил Мапуи.
— Вхожу, — ответил голос Наури.
Край циновки приподнялся. Тэфара хотела зарыться в одеяло, но Мапуи не отпускал ее — ему нужно было за что-то держаться. Дрожа всем телом и стуча зубами, они оба, вытаращив глаза, смотрели на циновку. В яму вползла Наури, вся мокрая и без аху. Они откатились от входа и стали рвать друг у друга одеяло Нгакуры, чтобы закрыться им с головой.
— Мог бы дать старухе матери напиться, — жалобно сказал дух.
— Дай ей напиться, — приказала Тэфара дрожащим голосом.
— Дай ей напиться, — приказал Мапуи дочери.
И вдвоем они вытолкнули Нгакуру из-под одеяла. Через минуту Мапуи краешком глаза увидел, что дух пьет воду. А потом дух протянул трясущуюся руку и коснулся его руки, и, почувствовав ее тяжесть, Мапуи убедился, что перед ним не дух. Тогда он вылез из-под одеяла, таща за собою жену, и скоро все они уже слушали рассказ Наури. А когда она рассказала про Леви и положила жемчужину на ладонь Тэфары, даже та признала, что ее свекровь — человек из плоти и крови.
— Завтра утром, — сказала Тэфара, — ты продашь жемчужину Раулю за пять тысяч французских долларов.
— А дом? — возразила Наури.
— Он построит дом, — сказала Тэфара. — Он говорит, что это обойдется в четыре тысячи. И кредит он нам даст на тысячу французских долларов — это две тысячи чилийских.
— И дом будет сорок футов в длину? — спросила Наури.
— Да, — ответил Мапуи, — сорок футов.
— И в средней комнате будут стенные часы с гирями?
— Да, и круглый стол.
— Тогда дайте мне поесть, потому что я проголодалась, — удовлетворенно сказала Наури. — А потом мы будем спать, потому что я устала. А завтра мы еще поговорим про дом, прежде чем продать жемчужину. Тысячу французских долларов лучше взять наличными. Всегда лучше платить за товары наличными, чем брать в кредит.
Перевод М. Лорие
Когда Ли Бартон и его жена Ида вышли из купальни, американки, расположившиеся в тени деревьев хау, что окаймляют пляж отеля Моана, тихо ахнули. И продолжали ахать все время, пока те двое шли мимо них, к морю. Ли Бартон едва ли мог произвести на них столь сильное впечатление. Американки были не из таких, чтобы ахать при виде мужчины в купальном Костюме, даже если судьба наделила его великолепной атлетической фигурой. Правда, у любого тренера такое физическое совершенство исторгло бы вздох глубокого удовлетворения, но он не стал бы ахать, как американки на пляже, — те были оскорблены в своих лучших чувствах.
Ида Бартон — вот кто вызывал их осуждение и беспокойство. Они осудили ее, и притом бесповоротно, с первого же взгляда. Сами они — мастерицы себя обманывать — воображали, что их шокирует ее купальный костюм. Но Фрейд недаром утверждает, что там, где затронуты вопросы пола, люди бессознательно склонны подменять действительность вымыслом и мучиться по поводу собственного вымысла не меньше, чем если бы он был реальностью.
Купальный костюм Иды Бартон был
