Крепко доставалось в те дни танкистам, минометчикам, автоматчикам: борьба шла за каждый метр укрепленной врагом территории. Чтобы пробиться к центру Берлина - рейхстагу, советские воины должны были преодолеть дома с заложенными кирпичом окнами и дверьми, подвалы с бойницами, огонь вкопанной в землю артиллерии, бесчисленные завалы, реки и каналы со взорванными мостами.
Однажды во время передышки в полетах я решил проведать наших друзей, воевавших на земле, и заодно посмотреть, наконец, на Берлин не с высоты нескольких тысяч метров, а просто, как все люди, - с земли.
Оставив эмку на окраине города, я двинулся дальше пешком. Но не успел сделать и нескольких шагов, как увидел в укрытии советские танки. Офицеры и солдаты в ребристых шлемах сразу окружили меня, стали приглашать к своим машинам.
За всю войну я только один раз, на Перекопе, побывал в окопах пехотинцев, где непрестанно свистели пули, а после взрыва каждого снаряда на голову и плечи сыпались комья земли.
И вот теперь в Берлине неожиданно попал к танкистам. Много раз видел я грозные тридцатьчетверки, но лишь с воздуха. А тут мне представилась возможность увидеть их вблизи, прямо на исходной позиции к атаке.
Вокруг все гремело, рвалось, горело. И все-таки мы с танкистами у поклеванной пулями стены берлинскою дома сумели за какие-то полчаса познакомиться, узнать, кто откуда родом, сказать друг другу теплое слово и даже выпить за встречу из походных фляжек.
Священное чувство фронтового братства переполняло наши сердца. И я подумал тогда, почему так редки были в ходе войны встречи бойцов разных родов войск? Они ведь несли огромный эмоциональный заряд, укрепляли чувство взаимной поддержки. А потом вспомнил пройденный всеми нами тяжелейший путь и понял: не до частых встреч было нам в то время.
Вернувшись в полк, я рассказал о танкистах, этих мужественных, прославившихся в боях ребятах, о том, какое сопротивление гитлеровцев пришлось им преодолевать. Летчиков мой рассказ очень взволновал.
- Посылай, командир, нас в бой, поможем танкистам, - тут же заявили они.
Вскоре, однако, стряслось такое, что в тот день моим орлам хватило работы. Пока Гитлер отсиживался в своем бункере, остатки разбитых немецко-фашистских соединений со звериным упорством пробивались к Берлину. Большая группа в составе одной моторизованной, трех стрелковых и танковой дивизий прорвалась через боевые порядки 1-го Украинского фронта и достигла города Барута. Гитлеровцы ворвались на аэродром Темпельхоф, где кроме нашей эскадрильи находился соседний авиационный полк.
Нападение было неожиданным и опасным. Мы в Шенефельде узнали о случившемся минут через пятнадцать. К счастью, с Темпельхофа успели взлететь несколько самолетов соседнего полка, в том числе и "як", на котором вывезли Знамя части.
Получив тревожное сообщение, мы немедленно отправились в район прорыва фашистов. Туда же пошли штурмовики и бомбардировщики. Наши совместные удары, наносимые один за другим, были столь ошеломляющими, что от вражеских соединений остались лишь небольшие группки, которые расползлись по разным направлениям и были затем окончательно добиты наземными войсками.
...30 апреля 1945 года мы патрулировали над центром Берлина. Вскоре после полудня над зданием рейхстага затрепетало красное знамя. Наши сердца переполнились счастьем...
Патрулирование продолжалось и на следующий день. Видимо, в честь Первомая. Он был отмечен незабываемым зрелищем. Примерно в то же время, что и накануне, над городом пронеслась группа истребителей и, развернувшись над рейхстагом, сбросила большое красное полотнище. Падая, оно расправилось во всю свою величину и стало плавно опускаться к земле. Мы, как зачарованные, наблюдали эту картину и восприняли происходящее как символ победы советских войск над гарнизоном фашистской столицы.
И хотя на улицах Берлина еще продолжались стычки наших подразделений с гитлеровцами, каждому было ясно: пришла долгожданная победа!
Нашей радости не было предела. Казалось, даже моторы истребителей рокочут совсем по-другому - легко, певуче, торжественно. И надо же было случиться такому: именно в тот день мы чуть не потеряли Бориса Чубукова.
Накануне ночью на его машине был заменен мотор. То ли в самом моторе что-то оказалось не в порядке, то ли при установке допустили какую-то оплошность - сказать трудно. Но когда самолет Чубукова находился над самым большим берлинским мостом, мотор вдруг стал давать перебои, и машина начала терять высоту. Борис перепробовал все, чтобы исправить положение. Но ничего не добился. Прыгать с парашютом над пылающим городом было весьма нежелательно. Оставалось одно: попытаться сберечь высоту, планировать на свой аэродром и приземляться с ходу. Чтобы осуществить это, требовались исключительная выдержка, самообладание и умение точно все рассчитать.
Борис справился с трудной задачей и вывел тяжелого "лавочкина" к аэродрому. Там уже знали о происшествии и, затаив дыхание, следили за машиной, которая катастрофически теряла высоту. Вздох облегчения пронесся над летным полем, когда колеса истребителя коснулись бетонки и он промчался по ней, остановившись в конце полосы. Откинув фонарь, Борис поднялся с сиденья, бледный и обессиленный, как после тяжелого боя.
Нелегко переживать смертельную опасность, когда знаешь, что самое трудное уже позади. Несчастье, которое чуть было не постигло Бориса Чубукова, явилось последним испытанием для моих однополчан. Последним, потому что над Берлином небо окончательно прояснилось, а на земле властно вступала в свои права тишина, нарушаемая лишь случайными выстрелами.
Наш боевой путь, начавшийся 22 июня 1941 года, со славой закончился в поверженной гитлеровской столице. Этот факт говорил сам за себя и не нуждался в комментариях.
Хозяева особняка, который мне выделили в Шенефельде, были пожилыми людьми. В соответствии с законами военного времени им предложили освободить дом, и они покорно выполнили это требование, оставив все на своих местах. Мы с Василием Погорелым, поселившись на. новом месте, расценили поведение хозяев как знак безграничного доверия и сразу условились: все, вплоть до последней мелочи, должно остаться, как было.
Как-то вечером я увидел в окно немолодого местного жителя, который медленно прохаживался возле особняка.
- Не знаешь, кто это? - спросил я у Василия.
- Хозяин... Тянет человека к своему гнезду... Когда вас нет, он все время тут бродит.
Мужчина был старше моего отца. Присмотревшись к нему, оглядев двор и запущенный сад, я попросил Погорелого пригласить хозяина. Но Василий вернулся один.
- Не хочет. Отказался и ушел.
