В том же духовом оркестре играл очень внушительного вида трубач Афанасий Пчеляков. Он был высокий, чуть пониже Фатьянова. Одаренный человек, он не только играл в оркестре все песни друга, но и сочинял бесконечную балладу о нем и о дружеских похождениях. Громогласный, веселый, Пчеляков был заводилой. Баллада его сочинялась в народном, шутливом стиле:
Как у Клязьмы у реки
Заседали рыбаки.
Средь дождей, среди туманов
Главным был у них Фатьянов!
Были там куплеты про то, как однажды Алексей из Москвы привез колбасу и взял на реку, а пока они рыбачили, пес Букет с ней расправился по-собачьи просто. Пришли друзья на обед, а колбасы-то нет!
К музыканту и поэту примыкал еще безногий фронтовик Саша Краснов, тоже росту не малого. Он ходил на костыле и деревянном протезе. Тогда их делали скверно. Бывало, деревянная нога под ним переломится, и друзья его тащат с рыбалки домой — один за голову, второй за ноги. Несут по Петринским ярам, по Малому Петрину, по улицам Вязников. За ними мальчишки бегут, улюлюкают, соседи из окошек выгладывают, советы дают, кто-то из мужиков пособить предлагает. Но помощь им не нужна — оба здоровы — и Фатьянов, и Пчеляков.
— Братушки, отдохните, — Виновато и жалостно упрашивает их Краснов. А они — отшучиваются, пыхтят, да отшучиваются. А то еще возьмут и пробегутся в ответ на его возгласы.
Ну разве понравятся такие картины стражам порядка в городе, где каждый шаг — как на ладони, и каждое слово — что колокол? Какой пример подает Алексей Фатьянов простым гражданам города?
…А по дороге в парк жил человек, имени которого, к сожалению, установить не удалось. Он был интересен тем, что у него появилась первая в городе машина «москвич». Он старательно и гордо водил свою машину по нешироким улочкам. К нему приходили компании во главе с Фатьяновым, кланялись, как доброму барину, и он куда-то их всегда подвозил.
Из таких разных людей-земляков и складывался «свой круг».
Но все вязниковцы утверждают, что песни их поэта совпадают в одном — они проникнуты целебным дыханием Вязников.
Они, как сны о детстве.
Одна молодая судьба. Борис Симонов
1. Бывший военный топограф
Есть несколько имен в литературе, которые, может, и не прозвучали бы, коли не участие в молодых судьбах Фатьянова. Иван Ганабин и Александр Меркулов, Николай Тарасенко и Владимир Томсен, Людмила Чичерина и Борис Симонов — все они шли в литературу с легкого благословения поющего поэта.
Борис Симонов в 1951 году вернулся из армии, а по сути — с войны. Он служил в Корее военным топографом: на одном плече таскал автомат, на другом — теодолит. Первая его публикация состоялась на чужбине, в русской военной газете «За победу!».
В деревне Ставрово в доме писателя Николая Ушакова они встретились с Алексеем Фатьяновым. Алексею Ивановичу было тогда тридцать два года. А Борису Тимофеевичу — двадцать шесть лет. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, она казалась разительной.
После удачной рыбалки Алексей и Николай заваривали вечную спутницу хорошего клева — уху. Ели уху, из большой миски брали душистые ломти свежего ржаного хлеба, говорили, чувствуя расположение друг к другу. Взрослый после армии Борис впервые оказался в столь тесной компании с поэтом. Борис читал стихи, волновался. Он выбрал стихотворение о любви, испытанное, опубликованное, называлось оно «Кореянка». Лирический герой, влюбленный в корейскую девушку, сам себя называл в нем «россиянином». Стихи понравились.
— Надо же! «Россиянин» — какой псевдоним себе придумал! — Был приятно удивлен Фатьянов. — Сразу можно отличить от Симонова!
В том 1951 году это слово звучало свежо и необычно.
За ухой парня шутливо посвятили в поэты. И устроили ему творческий вечер. Стыдясь и путаясь, с затаенным ликованием читал Борис стихотворение за стихотворением. А его по-доброму нахваливали и просили читать еще. Прочел он стихи о мельнице, о Вязниках, о поэзии, а когда начал стихотворение «Вяз», Алексей Иванович поднялся с места и слушал взволнованно, переживая каждое слово.
Стоит, как прадедушка древний,
Дивясь перемене такой:
Родился как будто в деревне,
А вышло — теперь городской! —
закончил Борис.
Понравилось Алексею Ивановичу, что такую деталь подметил молодой поэт. Может быть, он в этом вязе увидел и себя, и свою судьбу. Петринский дом стоял в таком же промежуточном месте — на стыке города и деревни. Сам Алексей Иванович разрывался между столицей и Вязниками, подчас толком не понимая, где ему суждено жить и умереть. Ему стал этот парень понятен и близок, как младший брат. Он и приходился Фатьянову дальним братом, как это уже упоминалось в предыдущих главах.
Примечательно, что у Бориса Симонова, молодого начинающего литератора, первая книга стихов вышла раньше, чем у его славного земляка. Будучи всенародно любимым, Алексей Иванович взял в руки свою единственную прижизненную книгу лишь в 1955 году, за три года до кончины.
Она разлетелась в несколько дней, и сразу стала раритетом. Все стихотворения в ней были известны и любимы.
А у Бориса первая книга вышла вскоре после их знакомства в Ставрово.
Когда об этой новости узнали Иван Симонов и Фатьянов, они пошли его поздравить, да дома не застали. Мать открыла, ласково пригласила зайти, но друзья потоптались на пороге и ушли.
— Приходили, видно, книжку твою обмывать, — Сказала она вернувшемуся сыну.
— Кто приходил? — Радуясь, спросил Борис. А когда узнал, кто, собрал кое-что в сумку и пошел в Малое Петрино.
Подходя к горочке, он увидел курящийся над омшаником дымок костра. Как обычно, здесь мужчины варили уху. Борис поздоровался.
— А, поэт пришел? — Протянул ему широкую ладонь Фатьянов, — Ты ведь поэт, ответь: когда соловей поет!
— Когда первые листочки на березе появляются, — Все так же радостно принял вопрос Борис. — Ушицу варите?
Иван с Алексеем посетовали, что клев нынче плохой, а уха — «две плотвички и побольше луку».
Алексей Иванович улыбнулся.
— Ну-ка, читай стихи, поэт!
Борис раскрыл книгу и читал свои стихи. Булькала уха в котелке. Молчали старшие. Видно было, что они рады за Бориса.
— Читай теперь новые — я знаю, что у тебя есть, — Сказал Алексей Иванович. Пришла Галина Николаевна, села рядом с ним на траву. — Про Россию, про Вязники…
