— Шалун уж отморозил пальчик! Ему и больно и смешно! А мать грозит ему в окно! — воспламенившись, цитировал он, доказывая, что поэзия Пушкина не для аристократии, а для народа. Иногда казалось, что он весь девятитомник знает наизусть…
Всем нравилось, что он такой наивный и горячий, что так знает и защищает Пушкина. Всем было весело и смешно оттого, что он так легко поддается на нехитрые уловки.
А он действительно Пушкина любил. Но ближе всех русских поэтов Алексею Ивановичу все же приходился Есенин, о чем знал Борис Симонов и что находило в нем отклик безоговорочно. Для Симонова Есенин был воплощением всего настоящего. Иногда, глядя на Фатьянова, он узнавал в нем своего любимого поэта — не желающего помещать себя в навязанные кем-то рамки, слушающего свою душу, шокирующего надменных лицемеров. В ученических тетрадях жили есенинские стихи, запрещенные, но не забытые. Подобная слава сопутствовала и Фатьянову — все знают, а нигде не прочтут: нет ни книги, ни публикаций в периодических изданиях. И, конечно, песни, похожие лиризмом и напевностью, роднили этих двух людей.
Шли годы.
Алексея Ивановича не стало.
Сняли странный запрет с имени Сергея Есенина. Начали в Константинове проводить посвященные поэту праздники. А в Вязниках летом стали собираться люди, чтобы вспомнить Фатьянова.
Вязниковский литератор Борис Симонов ездил, кланялся родине любимого поэта.
Там, в рязанском селе, он встретил его друга Николая Петровича Рядинкина. Расспрашивал о детских годах Сергея Александровича, о некрасивых слухах, уверенно и привычно распространяемых недремлющей прессой. У него издавна теплилось намерение сочинить поэму о жизни Сергея Есенина. Есенин-человек ему становился все более понятен — но в этих рассказах есенинского друга он все больше видел Фатьянова. И это было так явственно, что в конце концов он взялся и написал поэму о Фатьянове.
На один из Есенинских праздников Борис Тимофеевич приехал не с пустыми руками.
Он готовился к нему с осени: откопал присадки вишен сада у родного дома Алексея Ивановича Фатьянова, досмотрел их, взрастил.
Теперь каждую весну расцветают в саду Сергея Александровича Есенина знаменитые вязниковские вишни.
Вот как любили песельника на зависть многим правильным, «многотомным», увенчанным лаврами и тосковавшим в благополучии…
Впрочем, вряд ли им до этого есть дело.
Фатьянов — русский соловей. Дети рядом с Фатьяновым
С тех пор, как получили Фатьяновы квартиру на Бородинской, с той поры, как оборудовали Алексею Ивановичу первый в жизни собственный кабинет, на письменном его столе всегда стояли две фотографии. Это были портреты двух его детей.
Он сам разбирал рамки и менял их под стеклом с годами, по мере того, как подрастали Алена и Никита. Те фотографии, которые поэт поставил своей рукой на письменный стол последними, теперь находятся в вязниковском Музее песни вместе с его кабинетом.
Чувствуя в Алене способности, Алексей Иванович в свободную минутку играл с нею «в стихи». Он рано разглядел в девочке тяготение к красоте слова. Отец учил дочь сочинять. Он любил брать девочку на шею и сам начинал игру:
— А ну-ка, Аленка, придумай стихотворение… Слушай: дочик-дочик, коробочек, а потом еще грибочек… — И замолкал.
— А потом еще пенечек! А потом еще платочек! — Фантазировала девочка и придумывала рифму.
Подросший Никита, когда пошел в школу, тоже принес первое свое стихотворение. Оно посвящалось очень хорошей девочке Тане. Алексей Иванович прочел листок и сказал:
— Не пиши больше! Это не твое… Не позорь меня!
Алексей Иванович с детьми разговаривал, как со взрослыми, он не считал, что они глупее его.
На фоне такого отношения к своим детям в фатьяновской семье долго живет анекдот.
Никита заболел, Галине Николаевне нужно было его везти в больницу. С кем оставить Алену до прихода вызванной няни? Соседка, которая жила вдвоем со взрослым сыном, открыла дверь на звонок Галины Николаевны.
— Анна Ивановна, я вас умоляю, побудьте дома с Аленой! Через полчаса приедет няня — всего полчаса! — Взмолилась перепуганная мама.
В ответ на это соседка пожала плечами:
— Галочка, да что вы, у меня же ребенок!
— Как? Какой у вас ребенок? — Удивилась Галина Николаевна.
— А Женечка!
Ничего не ответила Галина Николаевна — да и что тут ответишь? Женечке о ту пору было сорок лет.
Семейным праздником были поездки на речном трамвайчике.
Обычно к Фатьяновым тогда присоединялся мальчик Боря. Он был старше Алены на целых четыре года, отчего казался девочке большим и очень умным. Для Никиты он и вовсе был взрослым дядей. У него папа был военмором и учился в академии. Алену в этом мальчике восхищало все, а Никиту — его морское происхождение. Боря любил приходить дом Фатьяновых, где была огромная библиотека, и дружил с Алексеем Ивановичем. Алексей Иванович также считал мальчика своим другом, опекал, следил за его чтением.
Появление детей в семьях родных Алексеем Ивановичем воспринималось как величайшая радость. Детей Ии он считал родными. И Андрюша, и Верочка, были его любимцами и крестниками. Он очень гордился тем, что был крестным отцом.
Когда в 1952 году родилась Верочка, Фатьянов был очарован этим событием. До ее появления на свет Алексей Иванович предоставил Ие с мужем свою квартиру, уезжая на летний отдых. Алексей Иванович радовался, что может теперь сам приютить ту, чья мать давала ему в юности кров. Ия Викторовна тем летом боялась уезжать из Москвы. «Критический момент», когда ты на сносях, может наступить в любую минуту.
Не было такого, чтобы Алексей Иванович не приехал в день рождения к своей крестнице Верочке. Когда приносили совсем маленькую девочку на Бородинскую, он бережно ставил ее на рояль и любовался, как она хороша в беленькой шубке, которую Верочке подарил он сам. Он удивленно хохотал оттого, что Верочка с Андрюшей ему приходились внуками.
А одаривать детей Алексею Ивановичу доставляло большую радость.
Позже, когда семилетняя Алена стала проявлять незаурядные музыкальные способности, на семейном совете было решено купить новый рояль. Состояние старого домашнего рояля по-прежнему оставляло желать лучшего. Непрестанно жаловались на него и композиторы, и гости-музыканты.
На первой Бородинской улице, неподалеку от дома, где жили Фатьяновы, находился комиссионный магазин «Рояли». Мастера из магазина часто ремонтировали фатьяновский рояль и знали Галину Николаевну. После принятого решения она пришла в магазин и сказала, что нужен небольшой комнатный рояль. Через некоторое время позвонили и сообщили: небольшой инструмент продает Марк Наумович Бернес. Он в это время женился во второй раз, и ушел жить в небольшую двухкомнатную квартиру, куда рояль не помещался. Рояль этот был выписан для известного актера из Германии. Стоил же он по тем временам колоссальные деньги — шестнадцать тысяч.
