Да, им, пожалуй, никогда в жизни не довелось пудриться, они жили в нелегких уело виях, прокопченные дымом и гарью. Но ни одна из них никогда не ворчала, не сетовала на свою судьбу. Все жили революцией. И в этом я видел их высшую красоту. Именно это я, может быть, имел в виду, называя Чвэ Гым Сук красавицей. В то время я ничего не жалел, лишь бы женщины опорной партизанской базы чувствовали себя счастливыми,
Нередко среди захваченных нами трофеев попадались предметы косметики, такие, например, как крем и пудра. На первых порах наши бойцы при виде всего этого морщились и бросали тюбики и пудреницы в ручей или же беспощадно растаптывали ногами. Подобные, мол, вещицы предназначены для украшения физиономий японок. Одно время меня тоже не интересовало, что небрежно обращались наши бойцы с этими душистыми трофеями высокого качества. К чему нам эти бесполезные товары? — думал я. В то время женщины нашей опорной партизанской базы не пудрились и кремов не использовали. Они считали, что уже один запах пудры и духов — это непростительный грех. Таким было их общее отношение к косметике. Бывало, конечно, когда в праздники отдельные женщины подкрашивались, но там, гдесобиралосьмного людей, они держались в тени, опасаясь всеобщего осуждения.
Скажу честно, мне было досадно и обидно за это. Душой болел за то, что они отказывают себе даже в таких мелочах, как возможность хотя бы чуть-чуть припудриться или использовать хорошие духи. Ведь они месяцами дышали пороховым дымом, а их лица измазаны были копотью и золой, жили в нелегких условиях. И я сказал бойцам:
— С этих пор никто не должен выбрасывать косметику. Ведь рядом с нами воюют и трудятся женщины. Жительницы партизанского района тоже ведь женщины! Где на свете найдете вы лучших женщин, чем наши партизанки и члены Общества женщин?
— Правильно сказано, — в один голос ответили они. — В мире нет таких замечательных женщин, как в нашем партизанском крае. Они уже полтора года делят с нами все беды игорести. На столе у них кора деревьев да корни трав. Во время вражеских погромов лишились своих любимых мужей, детей и милых. И в зимний мороз ходят в одной легкой одежде, дрожат от холода, но не хотят уходить в район, контролируемый врагом. Нам, мужчинам Кореи, позорно и обидно, что мы не можем одеть их в шелка, показать людям их красоту, их румяные щеки. Пусть лучше мы в чем-то себе откажем, но отдадим им все лучшее, что нам удается добывать. Встретится косметика — отправим ее нашим женщинам.
Однажды, захватив в качестве трофеев очередную партию косметики для членов Общества женщин, мы пошли к Чвэ Гым Сук. Увидев узелок с косметикой, она от радости просто не находила себе места. С того дня в Сяованцинском партизанском районе запахло пудрой и душистыми кремами.
Помнится, в праздник пошел в клуб, где дети давали концерт художественной самодеятельности. И там пахло пудрой и кремом.
Прошло несколько дней, но, странное дело, почему-то Чвэ Гым Сук не пользовалась косметикой. Мне это было непонятно, и я спросил, почему же она так поступает? Вместо ответа женщина только заулыбалась. Что-то тут не так. Надо бы узнать у Ли Син Гын, в чем дело. Оказалось, что оставленную для нее косметику Чвэ Гым Сук дала своей подруге — члену Общества женщин в Шилипине.
После этого мы, разгромив тыловую часть врага, снова захватили большое количество трофейной косметики.
Передавая Чвэ часть трофеев, я наказывал:
— Ты, Гым Сук, на этот раз не раздаривай свою пудру. Попробуй сама использовать косметику. Хочу видеть твое лицо румяным, дорогая сестра.
— Ладно, попробую. Не забуду твою заботу, командир. Ведь, я понимаю, ты достал все это с риском для своей жизни. Через несколько дней я шел в Шилипин, чтобы познакомиться с работой в роте Чвэ Чхун Гука, И вдруг по дороге заметил, что Гым Сук, такая опрятная, сидит на безлюдном берегу реки Даванцинхэ. Повернувшись спиной к дороге, она неотрывно всматривалась в гладь речной воды. Я велел своему ординарцу Ли Сон Риму узнать в чем дело, почему председатель Общества женщин Даванцина одиноко сидит у речки.
Издали я наблюдал, как ординарец подошел к женщине, как он ей представился. И юный партизан почему-то покатился со смеху, хватаясь за живот. Любопытство охватило меня, и я быстренько направился к реке. Как только приблизился, боец перестал смеяться и указал на лицо женщины рукой.
— Посмотрите, товарищ командир.
Я еле удержался, чтобы тоже не рассмеяться. Обычно цветущее от природы лицо Гым Сук было на этот раз неузнаваемым. На щеках виднелся толстый слой румян и крема, что делало его почти уродливым. Однако сама женщина, ничего не понимая, недоуменно смотрела на нас.
— Да у вас, тетенька, на лице — просто карта мира! — брякнул по своей наивности Ли Сон Рим.
— Господи, что же я наделала! — воскликнула Гым Сук. Она быстро опустилась на колени и начала плескать водой в лицо. Конечно, чрезмерная косметика не грех, не позор, но тем не менее женщина сгорала от стыда. Перед ней, на камне, на котором стирают белье, лежали крем и румяна, переданные ей мною несколько дней назад.
Мне казалось, она просто не имела представления, как надо краситься и пудриться. Но это не может быть поводом усмешки. Она впервые в жизни получила косметику. У нее не было даже зеркальца, поэтому решила воспользоваться отражением в прозрачной речной глади, чтобы не переборщить с кремом да румянами. Не было ничего удивительного, тем более смешного в том, что у нее на лице появилась «карта мира».
Я заметил, что Ли Сон Рим намеревается опять подойти ближе к женщине и готов произнести какую-нибудь прибаутку. Поэтому постарался незаметно остановить ординарца. Если бы парень обронил еще несколько язвительных слов, то Гым Сук наверняка бы со слезами убежала домой.
Та женщина, которая ежедневно по утрам перед трюмо или трельяжем использует косметику высокого сорта, несомненно, при чтении этих строк почувствует сострадание к Чвэ Гым Сук. Сейчас нашим девушкам готовят, как мне известно, в качестве «приданого» трельяж, и это уже вошло в своего рода моду. Да, таково материальное свидетельство того, насколько возросли требования и возможности наших женщин сделать свою жизнь более культурной и зажиточной.
Однако в те времена, когда мы, прижимаясь к мерзлой земле, ежедневно питаясь одной лишь похлебкой из трав, вели тяжелые бои за оборону опорной базы, среди женщин Сяованцина были единицы таких, кто имел у себя карманное зеркальце, не говоря уже о трельяже. И они, чтобы припудриться или подкраситься, вынуждены были бежать на берег реки, как это сделала Чвэ Гым Сук.
В тот день я не упрекал Ли Сон Рима — моего ординарца, который так зло пошутил над женщиной, увидев ее оплошность. Наоборот, я упрекал в душе себя за то, что не догадался достать зеркальца для женщин партиазанского района.
