Как в центре, так и в провинциях и уездах, словом, во всей Маньчжурии, были организованы и тут же задействованы советы по безопасности — японско-маньчжоугоские объединенные консультативные органы. Перед нимнставиласьзадача: содействовать разработке мер для «ликвидации сопротивляющихся и обеспечения народного спокойствия».
Кроме того, появились разношерстные органы лазутчиков и осведомителей, которые тянули свои грязные щупальцы в коммунистический лагерь. Полиция Японии и Маньчжоу-Го еще крепче сковывала население по рукам и ногам, внедряя режим круговой поруки, который был применен еще в древнем Китае, а затем «оправдал себя» в поддержании Японией общественной безопасности на Тайване и в районе Гуандуна.
Большой приток вооруженных японских переселенцев — резервистов иумножение сил отряда охраны то же со действовали подавлению антиманьчжоугоских и антияпонских сил, глубоко укоренившихся в трех провинциях Северо-Восточного Китая. Японские империал исты предоставили местной тайной полиции, занимающейся «обработкой» местных бандитов, право на «немедленную физическую расправу» со своими противниками.
Все эти меры свидетельствовали о тех громадных усилиях, которые прилагали наши враги для сохранения и господства над своей колонией — Маньчжоу-Го. Действительно головоломкой стали для них вооруженные выступления корейских коммунистов в Цзяньдао. Кстати, в небольшом уголке Северо-Восточного Китая наносились чувствительные удары по японской империи — ив лицо, и в затылок. Имелось в виду также широкое национально-освободительное движение с его главной осью — вооруженной борьбой. Не случайно и то, что один из начальников японской жандармерии сказал, что пресечение деятельности корейских коммунистов на 90 процентов гарантирует безопасность в Цзяньдао. Это был отнюдь не беспочвенный прогноз дилетанта.
Как оказалось, сильно побаивалась так называемая Великая японская империя антияпонского партизанского отряда и ее стратегических опорных пунктов — партизанских баз. И оккупанты лезли из кожи вон, чтобы любой ценой стереть с лица земли районы действий антияпонских партизан в Восточной Маньчжурии.
Летом 1933 года верхушка японской военщины эвакуировала в Корею частьсил Временного цзяньдаоского экспедиционного отряда, довольно потрепанного ударами антияпонского партизанского отряда, а взамен перебросила в Восточную Маньчжурию множество отборных частей Квантунской армии, в том числе часть Хитоми.
Основные силы японских оккупационных войск в Корее были сосредоточены в северных пограничных районах нашей страны в готовности немедленно начать карательную операцию против партизанских районов. Огромные полчища, насчитывающие более десяти тысяч штыков, окружили партизанские районы в Цзяньдао и начали зимний карательный поход.
Острие своей атаки противник направил на Сяованцинский партизанский район, где разместился штаб корейской революции. Сюда было переброшено свыше пяти тысяч штыков из Квантунской армии, из марионеточной армии Маньчжоу-Го, а также из полиции и отрядов охраны. За исключением сражений мануфактурного периода, когда воюющие стороны построились в каре, история войн после появления стрелковых цепей не знала примера такой плотной концентрации войск, кроме, пожалуй, борьбы за Порт-Артур во время русско-японской войны.
Кроме того, авиационные эскадрильи ждали приказа к боевому вылету. А в районы партизанских действий уже проникли специальные группы сыщиков, находящихся в ведении спецслужб Цзяньдао.
Итак вся Восточная Маньчжурия превратилась в поле самой ожесточенной кровопролитной битвы между нами и японскими империалистами. Это были не столько бои за оборону нескольких партизанских участков, а скорее всего громадное противоборство двух сил. Однако в Сяованцине находились только две партизанские роты и к тому же совсем мало осталось и запасов продовольствия.
Вообще партизанские базы Восточной Маньчжурии оказались в такой критической ситуации, что трудно было надеяться на то, что удастся отстоять их существование. На партизанском участке трудно было найти оптимиста, который бы поверил в то, что две роты партизан разгромят сильного врага, вооруженного артиллерией и авиацией. Перед нами было два выбора: или же все, как один, погибнем в сражениях с врагом, или, сдав партизанский участок, встанем на колени перед противником. И мы решили: пусть умрем на поле брани, но не поднимем белого флага.
Если рассматривать обстановку с точки зрения партизанской тактики, то лучшей альтернативой была бы попытка избежать прямого противоборства. Однако стоило бы нам на это пойти, враг одним махом мог бы проглотить все партизанские районы бассейна реки Туман. Если мы не сумеем отстоять их — погибнут в зимнюю стужу от холода и голода, от неприятельских пуль те революционные массы, которые благодаря заботе народно-революционного правительства пользовались подлинной свободой и равноправием. Потеряем партизанский участок — народ навсегда отвернется от нас.
Да, Ванцин осенью чудесно наряжается. Но эта осень была обречена на страшную судьбу под шквальным натиском карательных сил врага, участвующих в операции зимнего периода.
Весь партизанский район, затаив дыхание, взирал на нас. В зависимости от появившегося выражения на лицах бойцов светлели или же мрачнели и лица жителей партизанского края.
Я стал искать самый верный выход. Но в голову никак не приходили дельные мысли. Вокруг меня, к сожалению, не было ни одного такого человека, с которым я мог бы обсудить предстоящие тактические проблемы. Не было рядом со мной и Пак Хуна — выпускника офицерской школы Вампу. «Сяогэцзы» Ким Мен Гюн, — так звали его за маленький рост, несший несколько лет военную службу в Советском Союзе, а также выпускник военного училища Армии независимости Ли Ун Гор были подвержены преследованию, обвинены в причастности к «Минсэндану», исчезли бесследно. И Рян Сон Рён стал жертвой вихрей борьбы против «Минсэндана».
Я даже подумал однажды: «До чего было бы хорошо, если бы рядом со мной был такой прославленный полководец, как Хон Бом До!»
Хон Бом До — был один из руководителей армии ополченцев, который оставил глубокие следы на земле Ванцина. Блестящие ратные подвиги, совершенные отрядами Армии независимости в Циншаньли и Фэнвудуне, можно сказать, являлись творчеством его тактического мышления. Были, конечно, и те, кто не очень высоко его ценил. Они говорили, что Хон Бом До, этот военачальник, воюет, мол, не головой, а умением приспосабливаться. Но это был чистейший вздор, лишенный всякой логики. То самое умение «приспосабливаться» к сложившейся обстановке, по сути своей, и есть плод тактического мышления.
