Ознакомительная версия.
Объединившиеся вокруг чехов русские военные организации послужили зародышами Народной и Сибирской армий, на которые, в свою очередь, опирались вновь организовавшиеся правительства: Самарское, из членов Учредительного собрания созыва 1917 года – Комуч13, и Сибирское14 – из местных общественных и политических деятелей.
Попутно объединялось для борьбы уральское и оренбургское казачество, создавшее свои войсковые правительства.
Успешный пока ход борьбы повышал энтузиазм антибольшевистски настроенной части населения, вселял веру в быстрое развитие этой борьбы во всероссийском масштабе.
Приволжье, Урал и Сибирь рисовались как база будущего строительства новой, единой, демократической России.
От внимательного наблюдателя не ускользали, конечно, и другие настроения. Вернувшиеся домой фронтовики, даже в условиях патриархальности уклада семейного быта казачества, довольно ярко выражали оппозицию «детей отцам». Это не было явлением общим, но уже тогда, в начале гражданской борьбы, Уральский фронт, как и другие фронты, имел «детей», дерущихся против «отцов».
За длинный путь к Самаре у меня имелась возможность для всесторонних и интересных наблюдений. В частности, на территории Уральского казачьего войска, дававшего лучшие по стойкости и дисциплине полки на русско-германский фронт мировой войны, мне пришлось наблюдать другую особенность – ярко выраженный местный казачий патриотизм.
Мой возница, старик под шестьдесят лет, с великим воодушевлением рассказывал о недавней схватке с красными: «Надо было отогнать его от нашей грани. У нас, у стариков, и ружей-то не было, дрались чем попало – простыми палками».
Пожелания рассказчика не шли дальше «граней» войсковой земли. Ясно было, что дальше, за эти грани, он драться не пойдет.
С его точки зрения, это было понятно – чего ему искать, важно было лишь, чтобы не трогали его добро: кругом зрел изумительный в том году урожай пшеницы, проса и других злаков, на безбрежных степных лугах паслись огромные табуны коней… Около его станицы протекал родной, богатый чудесной рыбой Урал.
Старик не скрывал своего негодования против части молодежи, особенно против вернувшихся с фронта более молодых казаков. Они не только будировали в станицах, но частенько перебирались в противоположный лагерь. Среди них уже были герои красного фронта.
Среди казачества были слухи об обязательной помощи союзников. «Нейдут что-то, хоть шапку их показали бы нам», – недоумевали и сердились старики в станицах.
Этот узкий, мелкий эгоизм сказывался даже в детях. Я как-то встретил плачущих мальчика и девочку, оказавшихся беженцами на Урале. «Почему вы плачете?» – спросил я. Они боязливо и нерешительно покосились на играющих вблизи крепких, загорелых казачат. На мой вопрос: «Почему вы деретесь?» – казачата не задумываясь ответили: «А не лови рыбу в нашем Урале». Этот местный эгоизм надо было учесть. Он рос по мере продвижения на восток.
В начале августа я прибыл в Самару. В городе царило необыкновеннее оживление. Он казался большим военным лагерем. Всюду попадались чешские легионеры, добровольцы Народной армии, имевшие георгиевскую ленту на околыше фуражки. Здесь уже не было погон, но чины сохранились. У чехов боевое содружество символизировалось прибавлением при взаимном обращении слова «брат», как в Красной армии – «товарищ».
Везде – в городе, на станции железной дороги, в районе волжских пристаней – чувствовалось, что решающее слово во всем принадлежало чехам. Общее командование на самарском фронте находилось в руках молодого чешского полковника Чечека.
В Самаре я познакомился с некоторыми из членов местного правительства, возглавляемого социалист-революционером Вольским15. Во время одной из бесед мне было предложено занять должность военного министра. Предложение это было мною отклонено. Я мало был знаком с обстановкой и, кроме того, имел специальную задачу по участию в собиравшемся Государственном совещании.
В Самаре я пробыл всего несколько дней, но и за это короткое время и из местной прессы, и из случайных бесед вынес убеждение, как резко расходились устремления Самарского правительства и местной общественности, возглавляемой кадетами.
Здесь, между прочим, я получил и первое предостережение о гибельности коалиционных начинаний от бывшего обер-прокурора Синода во Временном правительстве первого состава В. Львова, с которым до этого времени не был совершенно знаком. Он был безработным министром и ограничивался только подачей «благожелательных» советов. В данном случае советы обусловливались его личной инициативой, и я не без интереса слушал его характеристику местных деятелей и прогноз ближайшего будущего.
У Самарского правительства был к этому времени некоторый актив: оно успело организовать небольшую вооруженную силу, которая совместно с чехословаками вела успешную борьбу с большевиками на средней Волге и на Урале. Ряд довольно рискованных с точки зрения обеспеченности, но весьма смелых и целесообразных при существовавшей обстановке ударов против плохо организованных еще тогда большевиков отдал в руки Самарского правительства всю среднюю Волгу с Симбирском, Казанью, весь Средний Урал и огромный золотой запас, в размере более 650 миллионов рублей, захваченный у большевиков в Казани.
Боевой фронт Самарского правительства тянулся к тому времени от Казани через Симбирск, Сызрань, Хвалынск, Вольск. У Балакова фронт переходил на левый берег Волги и через Николаевский уезд соединялся с фронтом уральских казаков, тянувшимся от Николаевска (Самарской губернии) на Александров-Гай. Оренбург и Орск защищались казачьим ополчением и башкирами, под общим руководством полковника Дутова (войскового атамана Оренбургского казачьего войска).
В занятом районе находились весьма большие склады боевого снаряжения, оружия (пушки, пулеметы), взрывчатых веществ, интендантского снабжения (Казань), целый ряд важнейших в военном отношении заводов, огромный урожай хлеба, особенно в Уральской области, сравнительно густое население – словом, все, из чего при дружной и правильно организованной работе можно было бы создать весьма выгодные условия для борьбы, даже без особого расчета на внешнюю материальную помощь, которая в это время была чрезвычайно слаба.
Захват Симбирска с его патронным заводом мог бы до известной степени ослабить и крайне острый недостаток в патронах.
При закреплении и развитии достигнутых успехов на фронте, при отсутствии внутренних осложнений и непрерывно усиливающейся вражды с Сибирью Самара могла бы причинить немало затруднений советской власти.
Но необходимых для этого условий, как увидим ниже, не оказалось. Кроме того, Самарское правительство было весьма тесно связано с только что утратившей власть эсеровской партией, с которой у многих еще слишком свежи были счеты.
Керенщина была еще слишком памятна даже при нависшей угрозе со стороны Советов.
Антисоветские правительства Урала и Сибири
Кроме Самарского правительства, к западу от Уральского хребта организовались Оренбургское и Уральское казачьи правительства, правительство автономной Башкирии, Уральское областное правительство (в Екатеринбурге) и др. В Сибири – Сибирское правительство (Омск), наиболее сильное и влиятельное. О крайнем Дальнем Востоке сведения были смутные. Там шла Гражданская война, нарождалась «атаманщина», высаживались с огромной помпой интервенты.
Все эти правительства враждовали друг с другом. Имея одну общую цель – борьбу с большевизмом, они тем не менее выявляли много различий, как в способах выполнения указанной задачи, так особенно в тех достижениях, какие намечались ими как конечная цель борьбы.
Наибольшая внутренняя рознь чувствовалась, при видимом внешнем соглашении, между Самарой и Омском. Представители Омска имелись на Дальнем Востоке (Владивосток) и вели переговоры с союзными представителями за признание их правительства как Всесибирского, которое должно было в будущем послужить основой для Всероссийского правительства. Таким образом, намечался путь возрождения – «через Сибирь к России»16.
Рознь эта имела уже весьма существенные последствия. Она создала гибельную для населения таможенную войну: Сибирь не давала Уралу хлеба, Урал не давал Сибири железа17.
Хуже того. Рознь эта проникла в ряды обеих армий. Представители Народной армии (Самара), родившейся под лозунгом борьбы за Учредительное собрание, весьма нелестно трактовались в Сибирской армии, тяготевшей к бывшим тогда весьма популярными в Сибири автономистским настроениям. Сибирская армия имела свои особые цвета (бело-зеленый) на знаменах и обмундировании18.
К ущербу Самары началась опасная для нее тяга офицерства в Сибирь, где идеалы казались ему более близкими и где материальное обеспечение было лучше. Здесь восстанавливались погоны и титулы, стоившие стольких потоков напрасно пролитой крови. В Сибири был и весьма популярный среди военных, энергичный военный министр и командующий армией генерал Гришин-Алмазов19.
Ознакомительная версия.
