Я не знаю, как выглядит слово «мама», но все равно вглядываюсь в свою правую руку, усилием воли побуждая ее двинуться, желая, чтобы она сделала хоть какой-нибудь маленький жест, показывая, что я понимаю, о чем меня просят. Моя рука неистово трясется, когда я пытаюсь приподнять ее с коленей. В комнате воцаряется мертвенное безмолвие, рука медленно поднимается в воздух и начинает бешено дергаться из стороны в сторону. Я ненавижу ее.
– Давай попробуем еще раз, хорошо? – говорит Шакила.
Когда меня просят определять символы, указывая на них рукой, дело продвигается мучительно медленно. Я стыжусь своего бесполезного тела, меня охватывает гнев из-за того, что оно не способно проявить себя с лучшей стороны, когда от него впервые чего-то требуют.
Вскоре Шакила подходит к большому шкафу и достает из него небольшой прямоугольный циферблат. На нем тоже изображены разные символы, а посередине закреплена большая красная стрелка. Шакила ставит прибор на стол передо мной, потом подключает какие-то провода, тянущиеся от желтой пластины, прикрепленной к одному концу гибкой стойки.
– Это циферблатный сканер с головным переключателем, – объясняет Ясмин. – Ты можешь использовать желтый переключатель, чтобы управлять стрелкой на циферблате, когда она движется, и останавливать ее, чтобы идентифицировать нужный символ. Ты понимаешь меня, Мартин? Ты видишь символы на циферблате?
Когда мы попросим тебя узнать какой-нибудь символ, – продолжала она, – мы хотим, чтобы ты прижался лбом к переключателю в тот момент, когда стрелка достигнет этого символа. Как думаешь, ты сможешь это сделать?
Я смотрю на символы: один из них изображает воду, текущую из крана, второй – тарелку с пирожными, третий – чашку чая… Всего восемь символов.
– Я хочу, чтобы ты остановил стрелку, когда она доберется до крана, – говорит Ясмин.
Красная стрелка неторопливо пускается в путь по кругу. Она движется настолько медленно, что я начинаю сомневаться, что она вообще когда-нибудь доползет до картинки с краном. Стрелка тащится по циферблату, а я наблюдаю за ней, пока она наконец не приближается к картинке с краном. Тогда я дергаю головой и упираюсь в переключатель. Стрелка замирает как раз там, где надо.
– Молодец, Мартин, – слышу я голос.
Меня переполняет изумление. Я еще никогда ничем не управлял. ни разу не мог заставить другой предмет сделать то, чего я хочу. Я фантазировал об этом снова и снова, но ни разу не смог поднять ко рту вилку, попить из чашки или переключить телеканалы. Я не способен завязать шнурки на ботинках, гонять мяч или кататься на велосипеде. Остановка стрелки на циферблате переполняет меня ощущением триумфа.
В течение следующего часа Ясмин и Шакила поочередно выдают мне разные переключатели, пытаясь выяснить, могу ли я в достаточной степени контролировать какую-нибудь часть своего тела, чтобы правильно ими пользоваться. Переключатели подносят к моей голове, колену и непослушным рукам достаточно близко, чтобы я попытался контактировать с ними. Вначале это черный прямоугольный ящик с длинным белым переключателем, который ставят на край стола передо мной. Он называется переключателем-эксцентриком. Я вытягиваю вперед правую руку, чтобы дернуть за переключатель, надеясь дотянуться до него и понимая, что, если мне это удастся, это будет скорее случайность, чем намеренное действие. Затем наступает очередь здоровенного желтого переключателя, круглого, как блюдце, возле которого я размахиваю непокорной рукой – правой, потому что моя левая почти совершенно бесполезна. Снова и снова Ясмин и Шакила просят меня указывать с помощью переключателей простые символы – нож, ванну, сэндвич, – элементарные картинки, узнать которые могут даже люди с самым низким уровнем интеллекта. Иногда я пытаюсь воспользоваться правой рукой, но чаще просто пристально смотрю на символ, который меня просят указать.
Спустя некоторое время, которое кажется мне вечностью, Шакила наконец поворачивается ко мне. Я пристально гляжу на символ, изображающий большую желтую воронку.
– Тебе нравится «Макдоналдс»? – спрашивает она.
Я не понимаю, о чем она говорит. Я не могу повернуть голову или улыбнуться, чтобы ответить утвердительно или отрицательно, потому что не понимаю вопроса.
– Ты любишь гамбургеры?
Я улыбаюсь Шакиле, давая понять, что люблю, и она встает с кресла. Подойдя к большому шкафу, достает из него черный ящик. Он разделен на маленькие квадратики наложенной сверху пластиковой рамкой, и внутри каждого квадратика я вижу какой-нибудь символ.
– Это коммуникационное устройство, которое называется «Мако», – тихо говорит мне Шакила. – И если ты научишься пользоваться переключателями, то, может быть, когда-нибудь сможешь пользоваться и таким устройством.
Я смотрю на ящик, который Шакила подключает к сети, и в уголке каждого квадрата поочередно загораются крохотные красные лампочки. Символы в этих квадратах уже не черно-белые, как те, что были на карточках. Они ярко раскрашены, и рядом с ними написаны слова. Я вижу картинки с чашкой чая и солнцем. Я наблюдаю за Шакилой, чтобы увидеть, что случится после того, как она нажмет на переключатель, выбирая символ.
– Я устала, – внезапно доносится из ящика. Женский голос в записи. Я смотрю на «Мако» во все глаза. Неужели этот маленький черный ящик подарит мне голос? Мне едва верится в то, что кто-то считает меня способным им пользоваться. Неужели они поняли, что я способен на большее, чем просто указывать глазами на детский мяч, нарисованный жирными черными штрихами на куске картона?
– Я уверена, что ты понимаешь нас, – говорит Шакила, присаживаясь на стул передо мной. – По тому, как движутся твои глаза, когда ты определяешь символы, которые мы просим тебя найти, и твоим стараниям воспользоваться для этого рукой я это вижу. Я уверена, что мы сумеем найти способ помочь тебе общаться, Мартин.
Я смотрю в пол, не способный сегодня больше ни на одно движение.
– Разве тебе не хотелось бы иметь возможность сказать другому человеку, что ты устал или хочешь пить? – мягко спрашивает Шакила. – Что тебе хотелось бы надеть голубой джемпер вместо красного или что ты хочешь лечь спать?
Даже не знаю. Я никогда прежде не говорил никому, чего я хочу. Сумею ли я сделать выбор, если мне предоставят такую возможность? Смогу ли я сказать другому человеку, что я хочу, чтобы мой чай остыл, вместо того чтобы, как обычно, пить его торопливыми глотками, когда к моему рту подносят соломинку, – потому что это будет для меня единственной возможностью попить на ближайшие несколько часов? Я знаю, что большинство людей принимают тысячи решений ежедневно, выбирая, что им съесть, что надеть, куда пойти, с кем увидеться; но я не уверен, что сумею принять хотя бы одно. Это все равно что требовать от ребенка, который вырос в пустыне, чтобы он бросился в море.