в Будущее, то модельным образом альтерверса является «древо» ветвящихся в каждой «точке причины» цепочек следствий (ветвей), порождённых этой причиной.
И если «классическая история» говорит, что в такой-то ситуации могло произойти то-то и то-то, но произошло именно это, то эвереттическая история утверждает, что в этой ситуации произошло и то-то, и то-то, но в различных физических действительностях и с ментально разными наблюдателями, имеющими общую память до момента, разделившего их присутствие в разных ветвлениях альтерверса.
Все ветви древа эвереттических ветвлений столь же реальны, как реальны ветви древесной кроны, материализующие потенции роста.
И неважно где – в Москве: [75]
00.04. Крона ветвлений в Москве… [76]
Или в Нью-Йорке:
00.05. Крона ветвлений в Нью-Йорке… [77]
Совокупность наблюдателей с общими «корнями памяти» составляет мультивидуум данной исторической личности.
Приступая к изучению биографии какой-либо исторической личности, мы своим вниманием активизируем избранные точки мультивидуума, и, тем самым, «оживляем» движение по одному из множества существующих путей ветвления:
00.06. Ветвления кроны. [78]
Ни один из возможных путей движения по этой структуре не лучше и не хуже других. Как из генетически одинаковых жёлудей вырастает дубовая роща, каждое дерево которой неповторимо по своему облику, так и один и тот же мультивидуум выявляется в нашем восприятии разными биографиями одной и той же личности.
И в настоящей работе я и попытался построить одно из «древес альтерверса» личности Ж. А. Коваля.
Эвереттичность авторского подхода не должна пугать ни «обычного читателя», ни «продвинутого читателя-гуманитария».
Во-первых, потому, что такая мировоззренческая позиция автора для понимания смысла текста не требует от читателя знакомства с физическими основами квантовой механики и никак не влияет на достоверность изложенных фактов и опубликованных документов, [79] а во-вторых, нисколько не мешает читателю иметь свою точку зрения на значимость и взаимосвязь описанных событий и авторских суждений о них.
Всякое авторское утверждение о том, что нечто «было», основанное на эвереттическом понимании истории, скептический читатель может воспринимать в иной модальности – «могло быть».
Правда, по поводу модальности хочется заметить, что самым знаменитым предвосхищением метода эвереттической истории является приписываемое Сталину изречение: «История не знает сослагательного наклонения».
История происхождения этого афоризма такова.
«Считается, что это сказал Сталин в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом. Впрочем, в тексте этой беседы ничего такого нет. Более достоверный вариант – высказывание Карла Хампе (Karl Hampe) (1869–1936), гейдельбергского профессора: "Die Geschichte kennt kein Wenn" [80] – "История не знает слова "Если""; эти его слова были записаны Голо Манном». [81]
Приписывание этого высказывания Сталину, вероятно, основано на интерпретации следующего фрагмента текста беседы Сталина с Э. Людвигом:
«…люди делают историю не так, как им подсказывает какая-нибудь фантазия, не так, каким придет в голову. Каждое новое поколение встречается с определенными условиями, уже имевшимися в готовом виде в момент, когда это поколение народилось». [82]
Почему-то считается, что это высказывание «запрещает» многовариантность прошлого. Но прямое значение оборота «не знает сослагательного наклонения» прямо противоположно по своему смыслу и состоит в том, что в истории и вправду нет никаких «если бы», поскольку всё исторически возможное было исторически действительным.
Это интуитивно ощущают те прозорливые историки, взгляд которых на предмет их работы не зашорен корпоративными догмами. Так, Марк Солонин, открывший поразительные аспекты исторической картины начала Великой Отечественной войны, утверждает:
«Я очень люблю сослагательное наклонение в истории. Пользуясь случаем, я скажу, что история, в отличие от хронологических таблиц, как раз-таки и строится на сослагательном наклонении…». [83]
Очень зорко подметил формальную связь представления об эвереттичности истории с гегелевской диалектикой проф. Г. Г. Каграманов в своём выступлении на презентации в МГУ первого издания этой книги. [84]
Но, несмотря на внешнее сходство основного эвереттического постулата о бытийности исторического процесса со знаменитым тезисом Гегеля
«Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно» [85],
следует понимать, что гегелевская формула относится к области философии права и связана с обсуждением идеи Платона о республике, тогда как эвереттическая формулировка является фундаментальным принципом онтологии всякого бытия в универсе.
Принципиальное различие смыслов гегелевского и эвереттического подходов ясно видно из такого комментария самого Гегеля к своему тезису:
«…человек, обладающий хотя бы обыденным чувством языка, не согласится с тем, что случайное существование заслуживает громкого названия действительного; случайное есть существование, обладающее не большей ценностью, чем возможное, которое одинаково могло бы и быть и не быть». [86]
В эвереттике же, как сказано выше, подчёркивается, что «если «классическая история» говорит, что в такой-то ситуации могло произойти то-то и то-то, но произошло именно это, то эвереттическая история утверждает, что в этой ситуации произошло и то-то, и то-то, но в различных физических действительностях и с ментально разными наблюдателями».
Очень точно сформулировал это П. Амнуэль в своём комментарии к высказыванию Сталина: «Сталин наверняка это говорил в какой-то (вероятно, во многих) ветви. В нашей, может, и не говорил (хотя и это недоказуемо). Сослагательного наклонения у истории действительно нет, да и быть не должно с точки зрения эвереттики, поскольку в истории есть всё. И если уж использовать это изречение (кому бы его ни приписывали), следует говорить, что сослагательного наклонения нет в конкретно выбранном прошлом из множества прошлых. Использование сослагательного наклонения в данной исторической ветви всего лишь выводит историю в другую ветвь, и только». [87]
А скептицизм в отношении «субъективизма» эвереттического метода сам порождает скепсис по отношению к себе. Так, один из крупнейших философов XX века, Мартин Хайдеггер, предвосхищая эвереттическую трактовку Бытия, утверждал:
«В сущности историографии заключено, что она основана на субъект-объектном отношении. Она объективна, поскольку субъективна, и, коль скоро она та, то также должна быть и этой; потому «противоречие» между «субъективной» и «объективной» историографией не имеет никакого смысла». [88]
Хотя, с точки зрения Хайдегерра, противоречия между субъективными и объективными трактовками Истории и не имеют смысла, на практике они существуют – История является одной из самых политизированных областей познания. И отделение «мух от котлет» в результатах исторических исследований непростая нравственная задача.
Попытку найти тонкие различия в сущности понятия «субъективность» в истории и историографии предпринял известный политолог Д. Орешкин:
«С советских времен у нас скудновато с терминологией. Все, что
