А вот как перевернул с ног на голову эту важнейшую для всякого народа истину наш отечественный словарь Ожегова:
«Национализм 1. Реакционная буржуазная идеология и политика, направленная на разжигание национальной вражды под лозунгом защиты своих национальных интересов и национальной исключительности и практически служащая интересам эксплуататорских классов. 2. В порабощённых и зависимых странах: народные движения, направленные на борьбу за свою национальную независимость».
Наступила пауза, и я почувствовал, что мой собеседник хотел бы послушать моё мнение. Он и вообще, как я заметил, был человеком деликатным, умел говорить, но и умел слушать. Более того, он своими страстными монологами как бы хотел задеть меня, вызвать во мне желание спорить, обсуждать тему. Но я хотя и задумывался над природой национальности, однако же не считал себя готовым пускаться на эту тему в теоретические споры. Кое-что вспомнил из своих житейских наблюдений.
— Я ещё в молодости, в бытность свою корреспондентом «Известий», несколько раз бывал в Таджикистане. И даже вместе с академиком Угловым написал книгу «Живём ли мы свой век». В ней мы описали несколько сцен из жизни высокогорного селения этой республики. Так вот однажды я на лошади заехал в особо отдалённый горный район, иду по улице, а мне навстречу молодая женщина. Идёт и улыбается, будто бы встретила знакомого человека. Я остановился и спросил у неё:
— Вы так улыбаетесь, будто бы знаете меня?
— Не знаю, но вы русский, значит, родной нам — вот я и улыбаюсь.
— Родной? Но каким образом?
— Родной потому, что мы из одного рода, то есть одной национальности.
— Но каким образом? Вы же таджичка?
— Да, таджичка, но и славянка. Для нас все русские родственники, то есть мы одного рода-племени.
— Я что-то не понимаю вас. Объясните мне.
— А вы, наверное, заметили: у нас почти все мужчины и женщины, особенно женщины, с голубыми и синими глазами. Это у нас от славян. Они пришли в наш район с войсками Александра Македонского, когда он шёл походом на Персию. Большой отряд славян он оставил в наших краях, — с тех пор и пошли у нас люди с голубыми глазами и приветливой улыбкой. Это только мы, славяне, с улыбкой встречаем каждого человека, и даже незнакомого. Вас же, русских, мы считаем братьями. Вот я вам и улыбаюсь.
После долгого молчания Вано заметил:
— Нечто подобное произошло и с нами, абхазами, но вот как, где, на каких поворотах истории смешалась наша кровь со славянской — мы этого не знаем. Но, может быть, такого смешения и не произошло — тогда чем же объяснить такую нашу любовь к русским? Не знаю. Мы тянемся к русским, считаем вас братьями и сильно огорчаемся, когда вы нас не понимаете. Вот и теперь: просим принять нас в состав России, а вы будто бы и не слышите нас.
Я на это сказал:
— Не обижайтесь на русских; мы тоже тянемся душой к вам, и к осетинам, и к аджарцам, но это мы, русские люди, а власть у нас давно уж нерусская, — с семнадцатого года мы её выпустили из рук; вот эта власть вас и не слышит. Но вы наберитесь терпения: как только мы вернём Кремль, так тотчас же и обнимем вас всех по-братски. Это я говорю не только от себя, но и от всех русских людей. Поверьте: мы тоже любим вас и болеем за вашу судьбу. И не дай Бог, если вам будет плохо: мы тогда придём к вам на помощь.
Встречались мы каждый день и подолгу гуляли по берегу моря. И если с нами был Бидзина, Вано о национализме не говорил. Сам же Бидзина этой темы никогда не касался. Он больше молчал и, кажется, профессора считал третьим лишним. Когда однажды мы с Бидзиной остались вдвоём, он заметил:
— В Гаграх Вано отдыхает каждый год. Иногда живёт тут полтора-два месяца.
И пояснил:
— Путёвку ему посылает сам директор санатория. Директору нужен свой человек в университете. Своячок, приятель, кум, сват и брат — вся Грузия замешана на кумовстве, тут если надо провернуть какое дельце — ищи знакомого, и чем выше этот знакомый, тем скорее выгорит твоё дельце. А не то, так давай взятку. Блат и взятка — стиль жизни Грузии. У нас тут говорят: там, где прошёл армянин, грузину делать нечего. Я бы сказал иначе: где прошёл грузин, там нечего делать ни армянину, ни еврею, и даже вашему хохлу. Я и к вам-то попал при содействии Расула Гамзатова. Он мне сказал так: «Если ты хочешь быстрее напечататься в Москве, ищи переводчика из евреев, но помни: рукопись твою он изгадит. Её напечатают, но читать никто не станет. Но если ты хочешь иметь хорошую книгу на русском языке, ищи русского переводчика».
Видимо, Бидзина проговорил эту тираду вгорячах, потому что он тут же решил поправиться:
— Не подумайте, что я говорю обо всех грузинах. Нет, я так не думаю. Грузины бывают разные: есть у нас сваны. Они живут в горах. Они смелы, они благородны, они никуда не лезут и не хотят ничего лишнего. В России любят грузин, но они не знают, что любят не всяких грузин, а только сванов. Это сваны были героями во время войны с немцами. Вот мы поедем с вами вначале в Очамчир, оттуда в моё селение Араду, а уж потом отправимся пешком в горы к моим родичам сванам. Там вы увидите настоящих грузин!
Я понял: Бидзина, конечно же, сван. И ещё я мог сделать вывод, как много в Грузии разных кланов, племён, родов и народностей и как они уверены, что именно их племя и является солью земли грузинской. Скоро обстоятельства ещё больше укрепят меня в этом убеждении.
Потекли последние денёчки моего чудесного отдыха в санатории «Гагра». Мы с Бидзиной ожидали его старшего сына Сосо, жившего в Сухуми. Он должен был приехать за нами на машине и повезти нас в Очамчир. Но Сосо почему-то не приехал и мы отправились на маршрутном автобусе. За день до нашего отъезда ко мне в комнату зашёл Вано и сказал:
— Послезавтра я тоже приеду в Очамчир. До Араду, где вы будете жить, там всего пять километров. Регулярно курсирует автобус. Не говорите Бидзине, что я буду там, но сами через два-три дня приезжайте ко мне в Приморскую гостиницу. Я открою вам одну маленькую, но важную для вас тайну.
— Вы так таинственно говорите, словно я становлюсь героем сказки из «Тысячи и одной ночи». Я обязательно к вам приеду.
Приехали в Очамчир, отсюда на автобусе в Араду — абхазское селение с единственной, но очень длинной улицей, в начале которой стоял памятник Сталину. За селением у склона горы раскинулось кладбище. Оно было более ухоженным, более чистым и красивым, чем само село. Близко к кладбищу стоял трехэтажный особняк, маленький дворец Бидзины. К нему мы подходили не спеша, мой грузинский друг как бы давал возможность полюбоваться его жилищем. Дверь калитки открыла супруга Бидзины, Вера Ивановна, женщина лет сорока с тёмными восточными глазами и небрежно забранными на затылке смоляными волосами. Я уже знал, что она преподаёт русский язык в местной школе и мастерски готовит виноградное вино. Вера Ивановна улыбалась мне, как старому знакомому; она уже знала, что я перевёл на русский повесть её мужа и благодаря этому он скоро станет известным во всём Советском Союзе.
