Местных евреев было тогда около трехсот. С приходом французов у них появилась надежда получить политические свободы, которыми их французские соплеменники пользовались со времен Учредительного собрания. В 1801 году Франция подтвердила свою власть над городом, когда Австрия уступила Первому консулу Бонапарту левобережье Рейна. Немецкие княжества рушились одно за другим под напором наполеоновской армии. В 1806 году, победив и оккупировав как Пруссию, так и Австрию, Наполеон расформировал Священную Римскую империю.
Пока происходили все эти события, один из двух сыновей Мордехая Маркса Леви, Самуил, собирался сменить отца в должности трирского раввина. Мейер Маркс умер в 1798 году. Второй сын Мордехая, Гершель, родившийся в 1777 году (его отец был тогда раввином в Саарлуи), вовсе не стремился принять этот сан, поскольку был очень далек от религии. Французская революция оказала сильное влияние на этого юношу. В 1799 году, с трудом получив согласие отца, он одним из первых евреев Рейнской области уехал изучать право на французском языке в Страсбургском университете и там проникся духом революции. Он хотел стать адвокатом, в частности, чтобы защищать евреев от всяческих нападок.
Все евреи наполеоновской империи, включая жителей Трира, должны были избрать делегатов ассамблеи, созванной в Париже 26 июля 1806 года министром исповеданий Порталисом, чтобы определить статус евреев и отношение еврейского культа к государству. Еще обучаясь в Страсбурге, Гершель Маркс Леви был, как и большинство его единоверцев, безграничным почитателем Наполеона. Тогда же, в сентябре 1806 года, австрийский посол в Париже Меттерних писал министру иностранных дел в Вене графу Штадиону: «Все евреи видят в Наполеоне Мессию».
В 1807 году, пока в Париже Давид заканчивал «Коронацию Наполеона», а в Берлине Гегель готовил к печати «Феноменологию духа», в Рейнской области был введен французский Гражданский кодекс. После целого года дискуссий 17 марта и 20 июля 1808 года были опубликованы документы о статусе иудеев: компетенция суда раввинов была ограничена религиозными вопросами, иудеи стали такими же гражданами, как и все прочие: они должны были носить фамилию, могли покупать земли, свободно вступать в брак, а главное (величайшая вольность, касающаяся Гершеля в первую голову) — заниматься любым ремеслом по своему выбору. Но им было запрещено покидать страну, в которой они жили, а иноземным иудеям запрещалось селиться на территории империи, разве что в случае приобретения там поместья или для работы в нем. Говоря точнее, ни один иудей, не проживающий в Верхне- или Нижне-Рейнской областях, не мог там поселиться, поскольку их и так было слишком много. Зато — катастрофа для трирских евреев! — ростовщичество, единственное ремесло, позволявшее им выходить за пределы своей общины, оказалось под запретом: отныне эта деятельность была закреплена за банками. Иначе говоря, Гершель мог заниматься всем, чем хочет, но только в Трире, и больше нигде. Гершель Маркс Леви также отметил, что, запретив евреям давать деньги в рост, а значит, лишив их привычных средств к существованию, власти рискуют пробудить в них дух реваншизма и недоверие в отношении своих новых гражданских прав.
Кое-кто из рейнских раввинов, в том числе Мордехай Маркс Леви с сыном Самуилом, попытался помешать членам своей общины передавать спорные вопросы на рассмотрение имперских судов. Все тщетно: возможность выбирать профессию и учиться в университетах, общение с христианами перетряхнули все правила и привычки. Увлеченные новой эрой, очарованные наукой, демократией, философией и свободой, молодые люди больше всего боялись поражения Империи, которое лишило бы их только что обретенных прав.
У Гершеля Маркса Леви появилась надежда заняться ремеслом, о котором он мечтал. Вероятно, он стал атеистом и не скрывал этого. Во всяком случае, он слыл знатоком Гражданского кодекса Наполеона, который понемногу в полном объеме вступил в действие в Рейнской области, как и во всей Империи. В 1810 году (Гершелю тогда было тридцать три года) он, наконец, явился адвокатом в Трир, где его брат Самуил стал раввином после смерти их отца Мордехая. Гершель стал первым евреем-юристом, поселившимся в этом городе. Были другие — в Кёльне, главном городе Рейнской области, где евреи были многочисленнее, богаче и где к ним относились терпимее, чем в Трире. Рейнские евреи тоже начали заниматься новыми профессиями: они становились журналистами, чиновниками, офицерами, инженерами, химиками, промышленниками, художниками, музыкантами, романистами или поэтами. Чем новее ремесло, тем оно привлекательнее, и тем больше вероятности, что никакая власть, никакая каста еще не успела закрыть к нему доступ. Некоторым, несмотря на запреты, удалось уехать из Рейнской области в Париж, где эти новые профессии были еще доступнее.
В ноябре 1812 года, когда наполеоновская армия тонула в Березине, народы Империи уже громко роптали против налогового бремени и воинской повинности. Крестьяне с Мозеля и сыновья трирских ремесленников, как и многие другие, в большом количестве гибли в составе имперских войск. Пламя революции угасало, бонапартистский дух ослаб, безразличие сменилось враждебностью. Евреи же оставались одной из последних опор Империи, и порой их даже обвиняли в шпионаже в пользу Наполеона. Фактически некоторые из них прикрывали беспорядочное бегство императора и его войск, отступавших из России.
И у них были на то причины: падение Наполеона возвращало иудеев всей Европы в прежние времена. Пока еще прусский король Фридрих Вильгельм III сохранял в силе положение, по которому евреи, проживающие в его стране, были обязаны обратиться в христианство, чтобы заниматься свободной профессией или исполнять государственную должность. Что касается прусского декрета, который отменил некоторое количество дискриминационных положений, открыв иудеям, в частности, доступ в школы и университеты, то он так и не вступил в силу. То же самое было в Австрии, а в России ограничения для лиц иудейского вероисповедания были еще строже.
Двадцать второго ноября 1814 года, когда Наполеон находился в изгнании на острове Эльба и Венский конгресс был уже открыт, адвокат Гершель Маркс Леви, которому тогда было тридцать семь лет, сочетался браком в синагоге Трира, еще находившегося под французской властью, с двадцатишестилетней голландской еврейкой Генриеттой Прессбург. Она была из семьи венгерского происхождения, уже давно обосновавшейся в Соединенных провинциях, где после ухода испанцев евреи пользовались религиозной и экономической свободой, не имевшей аналога в Европе. Ее дед по материнской линии был раввином в Нимвегене; отец вел там процветающую торговлю; одна из сестер вышла замуж за еврея-банкира из того же города Лиона Филипса — предка основателя знаменитой компании «Филипс». Генриетта умела читать и писать по-голландски, что в те времена было необычно для женщины; она плохо владела немецким, который выучила, отталкиваясь от идиша, — на нем она тоже говорила, как и все евреи с Востока. На свадьбу Генриетта получила приданое в 4536 талеров — это было приличное жалованье за пятнадцать лет. Молодожены поселились в Трире в красивом доме по адресу Брюккенштрассе, 664 (сегодня это дом 10 по той же улице).
