письма на английский… Вот насчёт учителя — не знаю. Куда-то делся.
Что ж, кому возрастать, а кому умаляться.
Вы не поверите, но на Волгаконе присутствовали даже зарубежные гости. Впервые. Раньше они к нам ехать побаивались. А тут вдруг — со всех сторон. От Шотландии до Японии.
Переводчик Ооно Нарихиро слышал, что в России много пьют и сильно обижаются, если откажешься. Поэтому он взял с собой запас чудодейственных таблеток: проглотишь одну, выпьешь — и трезвый. Одного не учёл: в России алкоголя гораздо больше, чем в Японии фармацевтики. Словом, на третий день таблетки у него кончились. И вот во время речной прогулки на катамаране «Отдых» (да-да, даже «Отдых» зафрахтовали!) японский переводчик с блаженной улыбкой лежал в спасательной шлюпке без чувств и был счастлив.
С тех пор он ежегодно возникал на каком-нибудь российском фантастическом сборище, но таблеток уже с собой не брал. Какой смысл зря добро переводить!
Но это ещё что! В стране бушевала инфляция, и Завгородний, не желая отставать от времени, напечатал специально для Волгакона собственные деньги. А примерно полгода спустя, кажется, в Питере, нечаянно столкнувшись с министром финансов Гайдаром, подарил ему купюру желтоватых оттенков со своим портретом, номиналом «Один Завгар» и предостережением о недопустимости подделки.
— А сё? Вам можно, а мне нельзя?
* * *
Любой его поступок был эпичен и неправдоподобен, даже самый что ни на есть бытовой. Вот сломал он ногу. «И что? — спрóсите вы. — Кто из нас ног не ломал?» Так-то оно так, но сращивал он её три года. Повторяю: три.
Сам, конечно, виноват: нет бы полежать месячишко-другой, а он мотался по стране, не пропуская ни одного фантастического съезда.
Представьте себе забегаловку где-нибудь там, я не знаю, за Уралом. Распахиваются двери, и в помещение строевым шагом вступают два колоссальных фэна, причём каждый держит на плече костыль подобно церемониальному карабину СКС-1. Навытяжку замирают у косяков.
Затем в проём вдвигается загипсованная нога, и двое других не менее атлетических юношей, сплетя из рук сиденьице, вносят Завгара. То бишь Бориса Завгороднего. Хорошо хоть «Встать! Смирно!» не командуют.
Бережно усаживают на стульчик возле стойки. Один подобострастно обмахивает пылинки с гипса, другой с благоговением подносит кружку пива.
И всё это на глазах у потрясённых посетителей и персонала.
Откуда-то берётся безногий нищий на тележке. Отталкиваясь от пола деревянными упорами, похожими на штукатурные тёрки, он подкатывается поближе и жалобно спрашивает:
— Слушай… Почему тебя все любят, а меня все п…т?
* * *
Ну и допрыгался до ложного сустава (это когда кость размягчается и начинает сгибаться не там, где положено). На третий год уложили Бореньку в какую-то хитрую клинику, выпилили кусочек кости из таза, подсадили на место перелома и кое-как срастили.
Думаете, это его хоть чему-нибудь научило?!
Отнюдь, нет.
* * *
Ехал он вдвоём с товарищем в Москву — опять-таки на какой-то шабаш. Надо полагать, на Роскон.
— Только слышь, — озабоченно говорит Завгар за день до отбытия. — Тельняшку… Тельняшку не забудь!
— Зачем?
— Ну как… Вот вагон… а мы двое из Волгограда… и оба в тельняшках.
Ладно. Пододел друг тельняшку. Сели в поезд. И тут загружается к ним питерский омон, возвращающийся из Чечни. Все полосатые. Весь вагон.
Заходят в купе два рослых интеллигентных парня. Весёлые, говорливые. Любимое словцо у обоих: «Не малодушествуй».
Поначалу приняли попутчиков за своих (в тельняшках же!). Потом сообразили, насторожились:
— Так вы штатские? Нет, но это непорядок! У нас оружие…
Хорошо товарищи фэны вовремя языки прикусили, никто не ляпнул:
— Ничего, у нас тоже…
Подумали все четверо, покряхтели, решили, что обойдётся. Выпили, познакомились. Спрашивают Борьку:
— А ты кем служил?
Тот честно отвечает, что стрелял из кривоствольного пулемёта. Спецназовцы чуть на пол от хохота не попáдали. Один даже вскочил и побежал делиться новостью, что-де в их купе едет парень, служивший кривоствольным пулемётчиком. Вскоре ржал уже весь омон. Потом ошеломлённо притих. Дело в том, что с ними был оружейник, так вот он воспринял известие вполне серьёзно. Да, говорит, использовался одно время такой пулемёт — предназначался для отсечения вражеской пехоты от танков, стрелял из-под земли, пуля проходила через металлический шар и меняла направление…
Ну а кем ещё, скажите, мог служить в армии Борис Завгородний?
Слава его была велика. В начале девяностых о Завгаре рассказывали, по-моему, больше анекдотов, нежели о Чапаеве и Штирлице вместе взятых. Разумеется, происходило это в довольно тесном кругу лиц, имевших прямое или косвенное отношение к фантастике, то есть в среде сочинителей, критиков, художников, издателей и просто фэнов. Следует, правда, учесть, что упомянутая среда практически охватывала всю планету, однако, с другой стороны, любая известность так или иначе имеет свои пределы. Зафиксирован случай, когда человек, обожающий Шопенгауэра, слыхом не слыхивал о Киркорове. Согласен, чаще бывает наоборот, но тем уникальнее явление.
Да что там далеко за примером ходить! Мой хороший знакомый, питерский учёный мирового уровня, специалист по бюрократии эпохи Тан, будучи спрошен ночным прохожим: «Земляк, не знаешь, как „Зенит“ сыграл?» — имел неосторожность уточнить: «Во что?» — после чего претерпел массу неприятных физических ощущений.
Так что если вы впервые слышите о Завгороднем, не огорчайтесь своей ущербности. Раз уж Киркорова с «Зенитом», оказывается, не все знают, то что там о Боре говорить!
Пик славы Завгара пришёлся на 1991-й год, и это, на мой взгляд, весьма символично. Как я уже упоминал, действительность почтительно расступалась перед Борисом Завгородним, но то была, повторяю, советская действительность. Теперь же, став капиталистической, она заартачилась, утратила почтение — и звезда фэна № 1 стала помаленьку меркнуть.
Вот уж воистину: за что боролся, на то и напоролся. Как это ни печально, но приходится признать, что Завгару во времена застоя (да и в прочие времена) свойственно было низкопоклонство перед Западом. Рассказывает он взахлёб Михаилу Успенскому, лучшему фантасту той поры, какие замечательные в Америке изобрели туалеты:
— Сам свет включает! Сам дверь открывает! Сам воду спускает!
Успенский ему (ворчливо):
— Сам на стенах пишет…
* * *
Раньше Завгар был единственным в своём роде, а тут вдруг дали волю всем желающим. Да и нежелающим тоже. Не можешь быть свободным — научим, не хочешь — заставим.
Нет, какое-то время скандалы сопровождали его по-прежнему.
В девяностые особо притягательной силой обладало сборище любителей фантастики, именуемое «Комариная плешь» и базирующееся на острове Тузла. Да-да, именно там, где теперь зиждится одна из опор Крымского моста.
Принадлежал остров Украине, точнее, санаторию,
