или плыть на тихоходных кораблях в далекие края, не нужно было посещать экзотические города с напыщенными названиями вроде Лоренсу-Маркиш или Порту-Амелия (в честь последней португальской королевы), не нужно было бродить по отдаленным колониальным центрам наподобие Макао или Дили. Эти отпечатанные листы рассказывали диктатору о быте каждой улицы, каждой школы, об условиях жизни обитателей колоний и тех, кто, спасаясь от слишком пристального внимания ПИДЕ, бежал в более отдаленные земли, не зная, что и там доносчики, как тень, преследуют их день и ночь. Впрочем, пока не зародились освободительные движения, спецслужбы закрывали глаза на диссидентов, которые влачили жалкое существование на задворках империи. И вот что интересно: когда делегация прибывала из какого-нибудь города Анголы или Мозамбика, из Португальского Тимора или Сан-Томе и Принсипи, Салазар проявлял невероятную осведомленность о местах и людях. Он мог спросить, как поживает сапожник Мануэл, кузнец Луиш, таксист Мариу или преподаватель философии Тереза. В его списке были жители Мадейры и Азорского архипелага. Однажды один адвокат с Мадейры, директор крупной компании, сумел добиться через знакомых аудиенции у Салазара, с которым они вместе учились в Коимбрском университете. Они долго вспоминали юность и товарищей по учебе, живых и мертвых, прославленных или безвестных, а затем адвокат описал ему критическое положение своей компании из-за долгов перед государством. Выслушав, диктатор любезно проводил его до двери – с улыбкой, но в полном молчании. Он вернулся к столу, где лежало досье на его выдающегося соученика, – то есть он заранее прекрасно знал о проблемах однокашника.
Теперь, в полумраке, который окутал его память, пораженную сначала гематомой, а затем кровоизлиянием в мозг, он пытался поговорить с каждым из этих людей, чтобы доказать, что интересы государства важнее каждого совершенного им поступка и каждой нанесенной обиды. Но он не мог – задыхался, потел, хрипел. Таким Салазара увидел Марселу Каэтану, посетивший его 30 сентября в новом звании премьер-министра. Перед Каэтану лежал другой премьер-министр, который «скоро умрет», как он однажды выразился.
Находясь в коме, между жизнью и смертью, Салазар страдал от почечной недостаточности и нарушений метаболизма. Но в больничной палате 68 Салазар был не один. Рядом с ним молилась дона Мария, Вашконселуш Маркеш следил за ним, а доктор Коэлью, который обычно посещал его трижды в день, спасал в случае серьезных кризисов: во время комы их было шесть. Совместно со специалистами Коэлью даже прибегал к дефибрилляции, чтобы купировать приступ наджелудочковой тахикардии. В последние дни октября Салазар пришел в сознание, улыбался и внятно отвечал на вопросы врачей. Дона Мария в углу, накрыв голову вуалью, плакала и целовала четки. Но в ноябре его состояние ухудшилось из-за пароксизмальной тахикардии. Даже самые близкие к диктатору врачи считали его смерть скорой и неминуемой. Вопреки ожиданиям, в конце ноября Салазар поправился настолько, что мог принимать посетителей, – и тогда врачебный совет больницы Красного Креста рекомендовал перевезти пациента в резиденцию Сан-Бенту, как и планировал Совет министров. По странному совпадению, в палате 81 той же больницы находился член Государственного совета и председатель Национальной ассамблеи Мариу де Фигейреду, друг юности Салазара. Они вместе учились в семинарии в Визеу, и Фигейреду, как тень, сопровождал диктатора на протяжении всей его политической карьеры.
В бюллетене от 29 ноября говорилось о том, что Салазару больше не требовались искусственная вентиляция легких и кормление через желудочный зонд: он проводил время, сидя в кресле, отвечая на вопросы врачей, медсестер и постоянных посетителей. Решение было принято: 6 декабря объявили, что Салазар вскоре покинет больницу Красного Креста и отправится в свою резиденцию. Но медицинский бюллетень, выпущенный в тот день, таинственным образом оказался аннулирован. Последнее предложение, в котором говорилось, что в Сан-Бенту Салазара будет обслуживать его личный врач – доктор Коэлью, распорядился вырезать сам президент Республики. Коэлью был этим явно раздосадован, и поэтому больница решила отложить выпуск заключительного медицинского бюллетеня до 13 декабря.
Коэлью несколько раз просил Америку Томаша принять его, чтобы прояснить это недоразумение. Наконец, 10 декабря он вошел в ворота сада Беленского дворца. Президент сухо сообщил ему, что рядом с Салазаром должен находиться доктор Вашконселуш Маркеш. После бюллетеня от 13 декабря, в котором говорилось, что Салазар выйдет из больницы к «концу следующей недели», Коэлью начал получать телефонные звонки от самых разных журналистов, среди которых был также редактор ежедневной газеты Порту O Primeiro de Janeiro, который попросил его прояснить вопрос, связанный с истинным состоянием здоровья создателя Нового государства. Несколько слов, сказанных журналисту из Порту (тот превратил их в целое опубликованное интервью), оказались в центре ожесточенных споров в политических кругах. За этим последовала дальнейшая отсрочка выписки высокопоставленного пациента из больницы Красного Креста.
Наконец настало 5 февраля 1969 года – день выписки Салазара из больницы. У его постели находилось 17 медсестер, готовых к ритуалу фотографирования. За время пребывания в больнице Салазара осмотрели 43 медика различных специальностей, а в операции участвовали 13 врачей. Несколькими днями ранее, во время визита Карлуша Ларруде, профессора оториноларингологии медицинского факультета Лиссабонского университета, Салазар, прежде чем показать по просьбе врача язык, в качестве доказательства своего выздоровления заявил со свойственным ему сарказмом: «Я ничего не покажу, у меня короткий язык!» Затем, по окончании визита президента Республики Томаша, Салазар сказал Коэлью: «Он – святой человек». О своей замене на посту председателя Совета министров, столь желанной для самого Томаша, он не знал. По дороге из больницы Красного Креста к Салазару обратился журналист государственного телевидения RTP и спросил его о состоянии здоровья. Диктатор ответил, что ему лучше. Тогда журналист задал второй вопрос: «Что вы думаете о профессоре Марселу Каэтану?» Салазар, не зная о том, что Каэтану занял его место, небрежно ответил: «Это большой политик, но очень амбициозный!» Через три дня после возвращения Салазара домой его близкий друг, кардинал Мануэл Гонсалвиш Сережейра, провел с ним около часа. Выходя из дворца, кардинал рассыпался в восторгах: «Какая разительная перемена! Несомненное выздоровление! Если бы я сам прежде не видел его страданий, я бы не поверил, что он был в столь плачевном состоянии! Мы обсудили текущие проблемы Церкви – он дал мне столько поучительных советов!»
Природа встретила начало 1969 года зимними холодами, и Салазар, окруженный врачами и медсестрами, почувствовал в себе силы вернуться к управлению страной. Первым делом он попросил, чтобы ему предоставляли еженедельные отчеты директора ПИДЕ, которые, к счастью, дона Мария откладывала и хранила. Кипа отпечатанных на машинке листов содержала вожделенную для Салазара информацию о положении дел в Португалии и колониях. Кроме того, ему было любопытно узнать, удалось ли агентам поймать каких-нибудь врагов или подпольщиков. Он снова почувствовал себя хозяином миллионов жизней. Печальные вздохи подозреваемых сладко звучали в его голове, снова готовой разложить по полочкам самые разные процессы: аресты, преследования, доносы, судебные расследования, приговоры, вынесенные в упрощенном порядке, постоянные пополнения в рядах узников концентрационного лагеря Таррафал в Кабо-Верде или Форте-де-Кашиаш: катакомбы этого форта были превращены в своеобразное закрытое озеро, из которого торчали головы пытаемых людей, лишенных всякой надежды.
К счастью для себя, Марселу Каэтану оставил на своем посту прежнего министра внутренних дел Антониу Мануэла Гонсалвиша Феррейра Рапазоте, назначенного в августе предыдущего года самим Салазаром. Адвокат из Брагансы заменил Алфреду душ Сантуша Жуниора, уставшего, вероятно, от своей первостепенной задачи – систематических репрессий. Гонсалвиш Феррейра Рапазоте был многим обязан Салазару, при этом он назвал «марселизм» новой политической весной. Между двумя министрами существовала определенная преемственность. Душ Сантуш, уроженец Визеу, врач, в прошлом мэр Гувейи (он руководил городом с окончания Второй мировой войны до 1959 года), принадлежал к буржуазии португальского региона Бейра-Интериор. При нем министерство получило контроль над всей государственной администрацией, мэрами, губернаторами, парламентариями, представителями корпораций и т. д. Его преемник, также выходец из северной элиты, сразу же начал контролировать провинциальную «знать» и пресек незаконную миграцию. Оба они также отвечали за управление экономикой страны на всех уровнях, проверяя соблюдение норм,
