Трудные дни
Два месяца, до конца апреля 1905 года, Галлер обучал призванных на флот новобранцев строю и словесности. Мичман скучал, с нетерпением ждал весны, надеясь уйти в плавание. Действительно, в последних числах апреля 1904 года циркуляром Главного морского штаба его перевели во 2-й флотский экипаж и назначили вахтенным начальником на крейсер II ранга «Азия»[6]. Галлер был рад расстаться с надоевшей службой на берегу, но «Азия» была такой развалюхой… Название части света носил бывший клипер, купленный в Северо-Американских Соединенных Штатах перед войной 1877–1878 годов: под машинами ход 13 узлов, две мачты с прямым парусным вооружением, бизань-мачта — с гафельным. И все-таки это старое судно, водоизмещением в две с половиной тысячи тонн, стало первым кораблем Галлера, на котором он обладал частью власти и ответственности. А у командира крейсера капитана 2 ранга А. А. Баженова, ходившего ранее в океанские плавания на учебном крейсере «Герцог Эдинбургский», было чему поучиться.
На Балтийском флоте было неспокойно. Офицеры «Азии» знали о волнениях матросов в Либавском флотском экипаже в прошедшем феврале, о недовольстве среди нижних чинов на Черном море. Александр Александрович Баженов в свои сорок пять отличался спокойным характером и благоразумием. «Что необходимо, дабы на судне был порядок и команда не имела недовольства?» — спросил он офицеров, собравшихся в кают-компании на второй день после переселения с берега на «Азию». И сам же ответил: «Офицеры, и командир в их числе, должны заботиться о команде. Матрос должен быть сыт, пища его свежа и вкусна. Господ офицеров прошу обходить кубрики и спрашивать, нет ли претензий. Одежду и сапоги починять своевременно: есть у нас сапожники и портные. Исполнение сего спрашивать строго с унтер-офицеров. По экономическим деньгам, что на питание положены, ревизору перед артельщиками, на баках избираемым, отчет делать раз в месяц. Затем то же артельщикам перед нижними чинами своих баков»[7]. Много чего еще сказал опытный командир, но наибольшее впечатление произвело на Галлера недвусмысленное запрещение рукоприкладства. Он смотрел на Баженова влюбленными глазами. Да, он, Галлер, ни за что не позволит себе обидеть матроса. Он будет заботлив, он будет обучать своих подчиненных грамоте, он постарается подобрать для них библиотечку — в ней будут книги о природных явлениях, о разных странах и народах, о славных подвигах российских мореходов…
Однажды «Азия» отдала якорь на Транзундском рейде после плавания в Финском заливе. Подошедший буксир доставил свежие продукты и почту. И тотчас в кают-компании офицеры развернули газеты. «Господи…» — обронил кто-то горестно. И Галлер понял почему: он и сам на первой странице «Руси» прочитал сообщение о сражении при Цусиме. Эскадра Рожественского перестала существовать. Война проиграна… Это было ужасно, позорно, унизительно. Что же будет теперь — японцы высадятся во Владивостоке, захватят Сахалин? Нужен мир… Оставалось ждать, следить за сообщениями газет о поездке в Штаты графа Витте. Председатель кабинета министров отправлен государем для заключения мира при посредничестве североамериканского президента Вильсона.
Между тем шло время. «Азия» курсировала между Ревелем и Гельсингфорсом, Галлер все увереннее чувствовал себя на мостике, вахту нес исправно. Да и с подчиненными никаких осложнений.
Вскоре газеты принесли новые вести, не менее волнующие: в июне на Черном море восстала команда броненосца «Князь Потемкин-Таврический»! К «Потемкину» присоединился миноносец. А когда восставшие корабли ушли в Румынию, взбунтовался учебный корабль «Прут». Была надежда — на Черном море какие-то особенные обстоятельства, быть может, адмирал Чухнин уж слишком жесткими методами наводит дисциплину я порядок. Ведь такого в России не бывало. Но вскоре капитан 2 ранга Баженов, собрав офицеров, известил о волнениях среди нижних чинов и в Кронштадте. Причина— будто бы плохое, однообразное питание. «Гороховые бунты, — сказал кто-то. — Закормили дрянью затхлой…» Главный командир Кронштадтского порта адмирал Никонов обещал матросам, что поводов для недовольства более не будет, горох заменили пшеном. После арестов бунтарей на броненосце «Император Александр II» команду вновь приводили к присяге. А чуть позже порядок на крейсере «Минин» удалось навести только под угрозой обстрела артиллерией кронштадтских фортов. Не успели успокоить Кронштадт, как вновь взбунтовались во флотском экипаже в Либаве. Две тысячи матросов из Либавы под конвоем привезли в Петербург и поместили в Михайловском манеже под охраной лейб-гвардии Павловского полка.
День за днем все более тревожные вести сообщала кронштадтская газета «Котлин», когда-то интересная лишь местными сплетнями. Галлеру казалось, что революционные волнения распространяются по России подобно лесному пожару. И с каждым днем он становится все опаснее. Нет, дело, видно, не в горохе, не в мясе с запашком. Галлер вглядывался в такие знакомые лица комендоров и рулевых, кочегаров и машинистов… Неужели они его ненавидят, ненавидят всех офицеров? Командира Баженова, заботящегося, чтобы они были сыты, и запретившего не только рукоприкладство, но и ругань; его, Галлера, учившего грамоте, читавшего им из Ключевского и Карамзина, «Антона Горемыку» и «Муму», вместо того чтобы сидеть в веселой компании в Морском офицерском собрании. Что хотят матросы, чего добиваются, почему бунтуют? Ответа на эти вопросы он не знал.
Мир с Японией, заключенный 23 августа, не сбил пламени революционных пожаров. «Боюсь, России придется выдержать немалые испытания, — сказал Льву Галлеру отец, приехавший из Тифлиса в Петербург по делам. — И у нас в Закавказье — в Тифлисе, Баку, Эривани тоже неспокойно…»
Чтобы занять матросов делом и исключить общение с революционерами, главный командир Кронштадтского порта отсылает в море все суда, имеющие ход. «Азия» совершает длинные и неторопливые переходы под парами или под парусами, посещает Гельсингфорс и Або (Турку), заходит на Оландские (Аландские) острова и в Балтийский порт, в Ревель и Ганга (Ханко). Командир предпочитает стоянки на рейдах заходам в гавани. Так спокойнее… Газеты, однако, спокойствию не способствуют. Галлер отмечает, что манифест государя от 14 октября «с дарованием» свобод вовсе не уменьшает народных волнений, наоборот — вызывает новые. Та же газета «Котлин», да и петербургская «Сын отечества» в последних номерах октября сообщают о митинге на Якорной площади в Кронштадте, состоявшемся, несмотря на запрет главного командира порта и коменданта, о демонстрациях вооруженных нижних чинов большинства кронштадтских экипажей, о пожарах, разгроме винных лавок и Морского собрания… «Пугачевщина!» — хмуро роняет Баженов. Командир для Галлера наивысший авторитет. И он решает, что на непросвещенную темную толпу дурно влияют революционеры якобинского толка. Нужно вырвать нижних чинов из-под их влияния, нужно, чтобы офицеры были ближе к матросам, знали их нужды и чаяния. Матросы — как дети. На добро они должны ответить добром… Галлер радуется, когда узнает, что в Кронштадте удалось обойтись без жестокостей Чухнина, санкционировавшего расстрелы матросов-революционеров в Севастополе.
