Флоренскому помогли довести до кондиции прибор его же пациенты: конструктор Акимов, гальваник Кассандров и инженер-механик У. Багаутдинов. Все это было на Центральном авторемонтном заводе (ЦАРМЗе) в Тайшете. Вот как вспоминает рождение идеи Узбек Сафич Багаутдинов, ныне живущий в Казани: «Однажды Николай Дмитриевич говорит: „Ребята, вы инженеры! Неужели не сможете придумать железяки для лечения переломов, а я вам идею расскажу“. Сколько мы их переделали, не помню, так как некоторые Н. Д. до хромирования браковал».
Испытать его на заводе не удалось, но в лазарете Озерлага получилась первая попытка. У 65-летней женщины неправильно срослась нога, и она уже год не могла ходить. Н. Д. сломал ей ногу в месте старого перелома и после соответствующей обработки наложил ретрактор и лангет. Через 3–4 дня женщина уже начала ходить с костылем, а через 10 дней — с палочкой. Так летом 1952 года в Озерлаге родился ретрактор.
Мы сумели отправить описание метода и прибора с пакетом в Москву. Ответ был положительный, но напечатать работу не смогли, ведь автор — политзаключенный. Н. Д. Флоренский очень переживал.
После освобождения Флоренский возвратился в Иваново, к 70-м годам защитил докторскую. Он начал разрабатывать ретракторы для исправления позвоночника.
За всю свою жизнь Николай Дмитриевич сделал около 30 000 операций, причем не был узким специалистом в одной области, обладал хорошей техникой, свободно оперировал в области общей хирургии, нейрохирургии, гинекологии, ортопедии, был большим специалистом по вопросам переливания крови.
Под стать ему супруга — Наталья Ефимовна Флоренская, тоже врач и человек редкой души. «С Николаем Дмитриевичем я встретилась в плену в марте 1943 г., и с этого времени я отсчитываю продолжительность нашего исключительно прочного, основанного на взаимной любви и уважении союза. Наш союз не укладывается в рамки понятий обычных взаимоотношений. Разница в возрасте у нас 26 лет, но, как говорится, дай Бог, чтобы люди молодого возраста испытывали в семейной жизни подобную гармонию, как было у нас. У Николая Дмитриевича перед войной умерла жена. Сын, окончивший в 1941 г. Ивановский мединститут, погиб на фронте. После моего освобождения в 1955 г. из Воркуты я не могла не приехать в Тайшет к Н. Д. Флоренскому. Сейчас я живу интересами детей и внуков. Человеку на девятом десятке лет много планировать не приходится. Встретились мне стихи Л. Щипахиной, и они являются моим девизом:
Не для себя деревья плодоносят,
И реки чистых вод своих не пьют,
Не просят хлеба для себя колосья,
Дома не для себя хранят уют…
Себя мы с ними сравнивать не будем,
Но каждый знает, эту жизнь любя,
Что чем щедрее отдаешь ты людям,
Тем радостней живешь и для себя».
Конст. Симонов
(отрывок из книги «Глазами человека моего поколения
Размышления о И. В. Сталине».)
Когда ему приходила в голову мысль премировать еще что-то сверх представленного, в таких случаях он не очень считался со статусом премий, мог выдвинуть книгу, вышедшую два года назад, как это в мое отсутствие было с моими «Днями и ночами», даже напечатанную четыре года назад, как это произошло в моем присутствии, в сорок восьмом году. В тот раз я сидел рядом с редактором «Звезды» Друзиным, сидел довольно далеко от Сталина, в конце стола. Уже прошла и поэзия, и проза, и драматургия, как вдруг Сталин, взяв из лежавшей слева от него пачки какой-то журнал, перегнутый пополам, очевидно, открытый на интересовавшей его странице, спросил присутствующих:
— Кто читал пьесу «Вороний камень», авторы Груздев и Четвериков?
Все молчали, никто из нас пьесы «Вороний камень» не читал.
— Она была напечатана в сорок четвертом году в журнале «Звезда», — сказал Сталин. — Я думаю, что это хорошая пьеса. В свое время на нее не обратили внимания, но я думаю, следует дать премию товарищам Груздеву и Четверикову за эту хорошую пьесу. Какие будут еще мнения?
По духу, который сопутствовал этим обсуждениям на Политбюро, вопрос Сталина: «Какие будут еще мнения?» — предполагал, что иных мнений быть не может, но в данном случае их действительно не предполагалось, поскольку стало ясно, что никто, кроме него самого, пьесу не читал. Последовала пауза. В это время Друзин, лихорадочно тряхнув меня за локоть, прошептал мне в ухо:
— Что делать? Она была напечатана у нас в «Звезде», но Четвериков арестован, сидит. Как, сказать или промолчать?
— Конечно, сказать, — прошептал я в ответ Друзину, подумав про себя, что если Друзин скажет, то Сталин, наверное, освободит автора понравившейся ему пьесы. Чего ему стоит это сделать? А если Друзин промолчит сейчас, ему дорого это обойдется потом — то, что он знал и не сказал.
— Остается решить, какую премию дать за пьесу, какой степени? — выдержав паузу, неторопливо сказал Сталин. — Я думаю…
Тут Друзин, решившись, наконец решившись, выпалил почти с отчаянием, очень громко:
— Он сидит, товарищ Сталин.
— Кто сидит? — не понял Сталин.
— Один из двух авторов пьесы, Четвериков сидит, товарищ Сталин.
Сталин помолчал, повертел в руках журнал, закрыл и положил его обратно, продолжая молчать. Мне показалось, что он несколько секунд колебался — как поступить, и, решив это для себя совсем не так, как я надеялся, заглянул в список премий и сказал:
— Переходим к литературной критике. За книгу «Глинка»…
Д. П. Яблонский живет в Иркутске, член КПСС, литератор (Эта и последующие сноски — автора).
П. Ф. Здрадовский — ныне член Академии медицинских наук, лауреат Ленинской премии 1959 года; Е. С. Шаблиовский — член-корреспондент Академии наук УССР, лауреат Ленинской премии 1964 года; Остап Вишня скончался в Киеве в 1956 году.
М. Г. Габриелова — кандидат технических наук, доцент, живет и работает в Москве.
П. А. Паников живет и работает в Москве.
Продолжайте! Продолжайте! (франц.).
В законе — в неприкосновенности.
П. С. Толоконников живет в Ташкенте, персональный пенсионер.
Р. Е. Уманец был реабилитирован и в 1956 году скончался.
