Ознакомительная версия.
Услышав такие слова от Матушки Гато, Мари подняла голову и сказала, что сейчас не время ссориться. Потом она посмотрела на меня.
– Я не ошиблась? – спросила она, обращаясь ко мне по имени.– Mon pays, это вы?
– Да, Мари, это я.
Только сейчас я узнал её – по голосу, а не по лицу. Холод, лишения, и дым бивуачных костров сделали её неузнаваемой. Это была Мари, наша бывшая маркитантка, которой, я полагал, уже нет в живых, и чью опустошённую повозку с двумя умирающими я видел в ночь на 22-е ноября. Вот её история:
Мари родом из Намюра, потому она и назвала меня земляком. Её муж – из Льежа, учитель фехтования, но не самый лучший. Мари относилась к тому сорту людей, которые думают не только о себе – она всегда делилась своим добром с солдатами – и с теми, у кого имелись деньги, и с теми, у кого их не было.
В каждой битве она показала себя преданным, надёжным товарищем, всегда стремилась помочь раненым. Однажды она сама была ранена, но это не остановило её – она продолжала делать своё дело под мощным ружейным огнём и свист картечи. Кроме того, Мари была довольно красива, имела много друзей, да и её муж не относился к разряду ревнивцев.
В 1811 году, когда мы стояли лагерем в Алмейде (Португалия), за несколько месяцев до Русской кампании, бедняга решил заняться грабежом в соседней деревне. Он зашёл в какой-то дом и взял часы, не стоившие и двадцати франков. Но он совершил ещё большую глупость, когда принёс их в лагерь – его тотчас же арестовали. С мародёрством боролись самым серьёзным образом. Генерал Роге – наш командир и председатель военного суда, приговорил его к расстрелу. Приговор должно было привести в исполнение в течение двадцати четырёх часов. Таким образом, Мари стала вдовой. Однако в полку, особенно во время кампании, если женщина недурна собой, без мужа надолго не остаётся, поэтому по истечении двухмесячного траура Мари снова вышла замуж так, как это обычно бывает в армии.
Спустя несколько месяцев её новый муж стал унтер-офицером Молодой Гвардии, и она уехала в полк вместе с ним, а с нами до своего отъезда она была в течение четырёх лет.
В России её постигла судьба всех маркитантов армии: она потеряла лошадей, повозки, деньги, меха, а также своего защитника. Ей же удалось вернуться на родину. Четыре с половиной месяца спустя, в битве при Лютцене, 2-го мая 1813 года, мы опять встретились. Её ранило в правую руку, когда она подавала пить больному солдату.
Позже я узнал, что Мари вернулась во Францию и принимала участие в событиях «Ста дней». Её взяли в плен во время битвы при Ватерлоо, но она являлась бельгийской подданной – вскоре её освободили.[89]
Я спросил у Мари, где её муж.
– Вы же прекрасно знаете, – ответила она, – что он убит под Красным. (Я в первый раз об этом услышал). Он был хорошим человеком, мне очень его не хватает.
Она погрустнела и опустила голову. Но через секунду она подняла её снова, а поскольку я все ещё смотрел на неё, она посмотрела на меня с улыбкой, но это была невесёлая улыбка. Я спросил её, о чем она сейчас думает.
– О еде, конечно, не трудно догадаться. Раньше у меня был друг, который приносил еду. Теперь я ем, если кто-нибудь делится со мной, или когда мне удаётся что-нибудь найти. А это случается очень редко. А вот пить надо обязательно.
С этими словами она взяла горсть снега и поднесла ко рту. Потом она с трудом поднялась, собираясь идти. Она подала мне руку и сказала: «Прощайте». Я видел, как она измучена от усталости и нужды – она шла, опираясь на палку. Матушка Гато последовала за ней, в своей овчинной шапке, ругаясь и ворча сквозь зубы. Я думаю, что она все ещё вспоминала свой разговор со старым егерем.
В тот момент нас было, наверное, около сорока человек, но люди прибывали непрерывно. Я встретил Амбло, одного из наших сержантов. Он спросил, что я тут делаю. Я ответил, что решил отдохнуть немного, а учитывая, что скоро ночь, решил, что лучше продолжу свой путь завтра.
Амбло заявил, что погода хорошая, а значит, для меня было бы лучше всего идти через лес. По ту сторону леса, говорил он, можно найти дом и переночевать в нем. А вот на следующий день мы могли бы пойти в Вирбаллен,[90] небольшой городок, в трёх или четырёх лье оттуда. Там мы встретимся с нашими товарищами и приобретём все, в чем мы нуждаемся. Он говорил так убедительно, что я взял ружье, ранец и отправился вместе с ним. По дороге Амбло сказал мне, что, хотя мы и в Померанской Пруссии, он не так глуп, чтобы идти одному или отставать, поскольку несколько тысяч казаков уже перешли Неман на льду.
Затем он рассказал, что покинул Ковно накануне вместе со многими другими без всяких неприятностей, так как маршал Ней все ещё сдерживал атаки русских с арьергардом, состоящим в основном из немецких солдат и нескольких французов. Немцы, входящие в состав ковенского гарнизона, были в прекрасной форме и ни в чем не нуждались, однако они оказались негодными солдатами, и если б среди них не было французов, они бы наверняка бросили оружие и разбежались.
– Я хочу рассказать вам, – продолжал он, – о том, что случилось со мной вчера – и вы сами сможете судить, насколько я прав в своём желании покинуть эту проклятую страну как можно быстрей и при первой же возможности:
После перехода через Неман мы прошли около четверти лье. Вдруг, впереди показался отряд, состоявший, примерно, из двух тысяч конных казаков и крестьян. Мы остановились, чтобы решить, что делать, а заодно подождать отставших. Нас окружило около четырёхсот хорошо вооружённых людей. Мы построились в колонну таким образом, чтобы в случае необходимости быстро перестроиться в каре. Среди нас были офицеры, и они приняли на себя командование. Двадцать два польских солдата встали в строй. Около пятидесяти человек, лучше всех владеющих оружием, заняли позиции стрелков спереди и на флангах.
Мы пошли прямо на конницу, которая при приближении стрелков разделилась на две части и ушла вправо и влево от дороги. Наша колонна снова остановилась, чтобы подождать отставших. До нас дошли немногие, похоже, часть казаков зашла к нам в тыл, и отрезала их от нас.
Солдат по имени Буксин,[91] который в музыкантской команде играл на большом барабане, отстал, и изо всех сил старался догнать колонну вместе со своим (просто удивительно!) барабаном, все ещё висящим у него за спиной, и с мешком пятифранковых монет в руках. Весь этот груз очень мешал ему бежать. Казаки напали на него в пятидесяти шагах слева и позади колонны. Его ударили пикой между лопаток, Буксин упал в снег, барабан перелетел через его голову. Двое казаков мгновенно соскочили с коней, чтобы взять его в плен, но тут подоспели польский офицер и ещё трое солдат. Одного казака вместе с лошадью взяли в плен, а барабанщика освободили от его инструмента, который так и остался в поле. Буксин отделался лишь ударом пики, а заодно расстался с половиной своих денег, раздав их своим спасителям. А потом колонна двинулась вперёд с криками: «Да здравствует Император!» С казаком и его лошадью в самой её середине.
Ознакомительная версия.
