Среди непрерывного потока тягостных известий на нашу долю однажды выпало целых полчаса веселья.
Мы сидели рядом с койкой пожилого полковника из Гамбурга, раскрасневшегося в пылу развернувшейся дискуссии.
– Нам следовало оккупировать Англию, – заметил молодой офицер люфтваффе, кавалер Рыцарского креста. – Нам следовало уничтожить этот чертов авианосец любой ценой. Наша роковая ошибка была сделана, когда мы не решились прыгнуть через Ла-Манш сразу вслед за Дюнкерком. Слов нет, операция выглядела довольно рискованной, но зато мы бы выиграли войну. Американцы тогда лишились бы будущих аэродромов для своих бомбардировщиков. Да и захотела бы Америка вообще вступать в войну? В Англии – вот где решилась наша судьба еще задолго до Сталинграда.
– Дорогие друзья, – проговорил пожилой полковник абсолютно серьезно, – давайте же поднимем наши чашки с кофе и выпьем за здоровье победившей английской Лейбористской партии (в конце июля 1945 г. на парламентских выборах консерваторы во главе с Черчиллем потерпели поражение. – Ред.).
В немом удивлении мы обменялись вопросительными взглядами.
– Быть может, господину полковнику пора баиньки? – сказал молодой летчик, откашливаясь. – Мы сейчас же уйдем.
– И вы подумали, будто я рехнулся? – расхохотался полковник, утирая слезы. – О нет!.. Разве вы не понимаете… Никто не мог отомстить Англии за нас более основательно, чем это сделала Лейбористская партия. Великобритания потеряла все, ради чего она сражалась. Ее могучая империя развалилась, и именно после победы над нами. Нам никогда и в голову бы не пришло ставить перед собой столь грандиозные военные цели… Индия, Египет, Палестина и к тому же еще Ближний Восток! И кому Великобритания всем этим обязана? Кому должны быть благодарны мы, немцы, в разгромленной Германии за такое удовольствие? Ну конечно Лейбористской партии! Согласен… Быть может, это и не совсем порядочно, злорадствовать по поводу чужого несчастья, находясь не в лучшем положении. Однако позвольте мне хотя бы эту маленькую радость. Итак, ура Лейбористской партии!
Радостные возгласы и смех еще долго звучали в бараке.
– Это так, – начал я, когда народ в бараке немного успокоился, – но следует иметь в виду один немаловажный момент. Факт остается фактом: любые потери Великобритании одновременно и потери Европы. Нынче британцы оказались в тупике, и выхода из него не видно. Вчерашняя Германия может смеяться по этому поводу до колик в животе, но сегодняшняя Германия должна смотреть с дрожью и страхом на саморазрушительную политику английского правительства. И это сущая правда.
– Вы, я полагаю, правы, – улыбнулся полковник, когда мы начали расходиться. – Но когда я вижу наши разрушенные города, я не могу отказать себе в маленьком удовольствии. Нам конец, тут уж ничего не поделаешь, но мы затянули с собой в бездну чванливую Англию, и пальцем не пошевелив. Мне не следовало бы этого говорить, и вы, пожалуйста, не сердитесь на меня, но я испытал такую радость, что мне теперь легче переносить наше собственное поражение.
Примерно с середины этого года мы стали замечать существенные перемены в обращении с нами. Международная политика начала отбрасывать тень на лагерную жизнь за колючей проволокой. К нам зачастили первые миссионеры из Москвы. Еще вчера они не осмеливались это делать, а сегодня, отбросив всякую осторожность и ловко используя американскую неповоротливость, проповедовали лагерникам свои истины. Группа моих солагерников обратилась ко мне за советом. Мы посовещались и решили не сидеть сложа руки, а действовать и приступили к сбору наиболее важных сообщений из всех газет, какие удавалось заполучить, и в скором времени на этой основе сформировали что-то похожее на «агентство новостей». Это позволяло нам систематически разоблачать коммунистическую пропаганду и, попутно, ортодоксальный национал-социализм, имея в виду тех, кто еще не извлек уроков из прошлого или постарался поскорее все забыть.
Американские оккупационные власти взирали на нашу деятельность с большим подозрением. Они не только не помогали нам, но даже пытались чинить препятствия. Бывшие эмигранты из гитлеровской Германии и дезертиры, работавшие на американскую лагерную администрацию, сильно осложняли наше дело. Однако мы старались, не обращая на них внимания, продолжать свою деятельность. В течение нескольких месяцев мы преодолели коммунистическое влияние, и даже самые угнетенные и подавленные из заключенных вновь обрели надежду и веру в будущее. Предстояло, правда, еще много преодолеть и немало пережить и вытерпеть.
Наряду с разумными и дальновидными американцами, которые хотя и не помогали нашему возрождению, но и не препятствовали ему, было достаточно других, главным образом из бывших эмигрантов, постоянно донимавших нас мелочными придирками, причем даже тогда, когда мы отчаянно боролись с самими собой, стараясь после всеобщего краха обрести душевное равновесие. Эти люди вернулись одетыми в форму американской армии и путали свои личные интересы – во многих случаях обусловленные действительными страданиями в гитлеровской Германии в прошлом – с интересами Соединенных Штатов.
Но и у тех, кто сочувствовал нам, оказавшимся в непростой ситуации, мы часто наталкивались на полное непонимание подлинных проблем Европы. Сравнительно легкая оккупация Германии создала у американцев умонастроение похожее на то, какое охватило Гитлера после победы над Францией. В обоих случаях преобладало чувство абсолютной безнаказанности, граничащее с высокомерием.
Всякий раз, когда мы имели возможность поговорить с американцами, то неизменно возникало ощущение, что, по их представлениям, океан, отделяющий Европу от Американского континента, бесконечно велик. Мы, со своей стороны, тоже старались понять наших завоевателей. Как правило, победители, даже самые благородные, презирают побежденных или, по крайней мере, считают их значительно ниже себя. Разве могли американцы, обладавшие многократным превосходством над нами в продовольствии, вооружении, техническом оснащении и всевозможных удобствах, понять, какие яростные сражения и в каких подчас невыносимых условиях мы вели на Востоке?
Мы также старались убедить себя в том, что есть дела, за которые победитель имеет право вершить суд над побежденными. Имелись в виду отдельные случаи злодеяний и уголовных преступлений. Подобные дела, безусловно, осудил бы и трибунал немецких фронтовиков.
Но мы не понимали стремление держав-победительниц устроить совместный суд над политической идеей и ее сторонниками. Именно это придало оккупации Германии союзниками колониальную окраску.
