Дружба, возникшая между нами и Мишей, своей неизменной составляющей имела еще одного члена этого малого сообщества, я имею в виду Милоша Формана, общение с которым облегчалось его знанием русского языка, да и пониманием нашего менталитета — он в свое время учился во ВГИКе.
Когда через несколько дней мы с Форманом приехали в дом Джека Николсона, то попали в разгар вечеринки, когда в доме шло довольно бурное общение. Было очень много народу, в том числе большое количество молодых старлеток, которых Николсон, видимо, весьма ценил. Это было типичное американское party. Мы с Беллой и Милошем принимали участие в выпивании различных напитков, а вот с Николсоном пообщаться долго не удавалось. В американском обществе не принято вклиниваться в разговор хозяина дома с гостем. Николсон общался со своими гостями по очереди, был совершенно сосредоточен на очередном своем собеседнике, не отрывал от него глаз. И даже Милош Форман не имел возможности прервать это общение. Я думаю, мы прождали около часа, прежде чем Милош сумел завладеть вниманием Джека и представить нас с Беллой. Джек с большим интересом слушал наш рассказ о том, как мы приехали в Штаты без разрешения советского посольства. Его интересовали все детали этой истории, хотя многих черт советской действительности он как западный человек не мог понять. Он явно был очарован внешностью Беллы и хотел чем-то быть нам полезен. Мы еще раз поблагодарили его и Милоша за замечательный фильм «Пролетая над гнездом кукушки», который произвел на нас в Париже глубокое впечатление.
В американском кинематографе знаменитые актеры — звезды первой величины, а даже великие режиссеры, создавшие фильмы с их участием, существуют как бы на втором плане. Впрочем, я не берусь обобщать свои наблюдения и рассказываю только об этой встрече.
Хочу вспомнить историю, которую мне рассказала Марина Влади, о том, как они с Володей Высоцким увидели Джека Николсона в одном из аэропортов. Володя воскликнул: «Да это же мой любимый актер! Я сейчас подойду и скажу, что я его люблю». Марина холодно сказала: «У нас это невозможно. Нужно, чтобы кто-нибудь представил тебя!». Володя не послушался и подошел к Николсону, желая выразить свое восхищение. Николсон, не глядя на Володю, махнул рукой и сказал: «Go, go!». Позже Володя полностью подтвердил достоверность этой истории.
* * *Встречи с Иосифом в Нью-Йорке продолжались. Как-то Иосиф позвал нас в китайский ресторан, расположенный в Гринвич-Вилледж. Произошла маленькая заминка, когда я, уже сидя за столиком, узнал, что этот ресторан — безалкогольный. Я не мог этого перенести и сказал Иосифу, что сейчас принесу пива, что и сделал очень быстро. Разговор велся вокруг имени Осипа Мандельштама, которого Иосиф особенно любил и ставил выше всех поэтов эпохи. (Хотя несколько позже мы были потрясены замечательным разбором стихотворения Цветаевой, сделанным Бродским и опубликованным.) Иосиф был сосредоточен на теме, и казалось, что мы не среди небоскребов, а где-то в России.
Ностальгия у Иосифа прорывалась очень часто. И не только в разговорах, но и в поступках. Буквально через день после этой встречи он предложил нам прокатиться по Нью-Йорку. Когда мы с Беллой сели в машину, с первых же метров движения я понял, что в вождении Иосиф далеко не так совершенен, как в поэзии. Машину он вел осторожно, но плохо ориентировался в пространстве города. В какой-то момент он выехал на встречную полосу, против движения огромного потока автомобилей, водители которых резко затормозили, будучи совершенно обескуражены этим маневром. Иосиф сделал на автостраде большую петлю и, развернувшись, поехал обратно. Тогда в одночасье мог погибнуть цвет русской поэзии. Белла была в полном восторге от происшествия. Еще через двадцать минут Иосифа все-таки остановила полиция, и он стал объясняться со стражем закона. Тем не менее полицейский выписал ему штраф, и чуть позже Иосиф с каким-то мазохистским чувством и почти с восхищением рассказывал нам об изощренной американской системе, когда присылают фотографию твоего автомобиля с указанием скорости и штрафа не избежать.
Вскоре мы доехали до набережной где-то в конце Манхэттена. Выйдя из автомобиля, обнаружили позади башни Трейд-центра, а впереди, через широкий пролив, узкую полоску берега со светящимися окнами невысоких домов. Вокруг из земли торчали сваи, лежал остов суденышка, берег был захламлен какими-то коробками, гнилыми деревяшками, банками из-под пива, обрывками сетей. Стоял устойчивый запах гниющих морских водорослей. Иосиф как-то многозначительно на нас с Беллой поглядывал, и мы в один голос отреагировали: «Иосиф, как похоже на Ленинград…». Он был рад нашей проницательности. Он привез нас в это очень странное для Нью-Йорка место, чтобы разделить с нами ностальгию.
* * *
Через несколько дней мы через Гаррисона Солсбери получили приглашение к Татьяне Яковлевой и Александру Либерману, которые жили в Коннектикуте.
Имя Татьяны Яковлевой было нам знакомо. Мы знали, что ее дядей был знаменитый художник Александр Яковлев, который помог ей выехать во Францию, что она прошла путь парижской модистки до законодательницы женской моды Нью-Йорка. Дружила с Жаном Кокто, с Сергеем Прокофьевым, Марком Шагалом. И, конечно, мы много слышали о ее громком романе с Маяковским в Париже в 1928 году.
Об Александре Либермане мы знали только, что он художник и многолетний арт-директор американского журнала «Vogue». Говорили, что в их доме часто бывали Сальвадор Дали, Кристиан Диор, принцесса Маргарет.
Мы предварительно согласовали нашу поездку с Иосифом Бродским, который также был к ним приглашен. Солсбери заказал нам машину в «службе лимузинов», и мы отправились в Коннектикут.
Нас встретила высокая, величественная дама преклонного возраста, но с совершенно живым взглядом холодных глаз, таящих в себе легкую ироническую усмешку. Она неожиданно оказалась поклонницей Беллы и во время нашего визита старалась это всячески показать. Александр Либерман был для меня подлинным открытием — я не представлял себе значительности его как художника.
Гостями Татьяны и Александра были Гаррисон Солсбери со своей супругой Шарлоттой, Том Уитни, известный журналист, много лет проживший в Москве и прекрасно говоривший по-русски, с русской женой, Артур Миллер с супругой Ингой.
Конечно, Артур Миллер производил сильное впечатление. Он был очень красив, высокого роста, с мягкой манерой общения. Относился к нам покровительственно-доброжелательно. Всячески приглашал к себе на виллу пожить. Мы воспользовались приглашением и провели у Артура и Инги четыре счастливых дня, но это произошло только через десять лет — во второй наш приезд в Америку.
