умею в словах высказать то, что душу наполняет, но ты, моя маленькая мученица, лучше меня все это понимаешь: ты уже дальше и выше по той лестнице ходишь… Живешь как будто тут и не тут, видишь другими глазами многое, и иногда трудно с людьми, хотя религиозными, но чего-то не хватает, – не то что мы лучше, напротив, мы должны были бы быть более снисходительными к ним… Раздражаюсь все-таки еще. Это мой большой грех, невероятная глупость.
Тудельс меня иногда безумно раздражает, а это плохо и гадко: она не виновата, что такая. Мне стыдно перед Богом, но когда она не совсем правду говорит, а потом опять как пастырь проповедует. О! Я тоже слишком тебе знакомая, вспыльчивая. Нетрудно спокойно большие вещи переносить, но такие маленькие комары несносны. Хочу исправиться, стараюсь; и бывает долго хорошо, потом вдруг опять. Будем опять с другим батюшкой исповедоваться, второй в эти 7 месяцев. Прошу и у тебя прощения, моя радость; завтра Прощальное воскресенье: прости за прошлое и молись за грешную твою старушку! Господь с тобой. Да утешит и подкрепит Он тебя и бедную маму. Вчера у нас была панихида 1-го марта [103], я молилась крепко за твоего отца. Был день смерти моего отца 26 лет, и сегодня милого раненого – лежал в Большом дворце, светлый герой. Хочу согреть души, но те, кто есть около меня, не согреваю: не тянет меня к ним, и это плохо, мне холодно с ними, и это опять нехорошо. Горячий поцелуй.
Твоя
№ 17
(Написано по-русски)
Милая, дорогая «сестра Серафима».
Много о тебе с любовью думаю и молитвенно вспоминаю. Знаю твое большое новое горе. Говорят, что почта идет, попробую писать. Спасибо душевное за длинное письмо и за все, за все…
Хорошо живем. Здесь все достать можно, хотя иногда немного трудно, – ни в чем не нуждаемся. Божий свет прекрасен, солнце светит, за облаками у вас, а у нас ярко и греет. В комнатах холодно, так что все наши пальцы похожи на ваши зимой в маленьком домике.
Такой кошмар, что немцы должны спасти всех и порядок наводить. Что может быть хуже и более унизительно, чем это? Принимаем подарок из одной руки, пока другой они все отнимают. Боже, спаси и помоги России! Один позор и ужас. Богу угодно эти оскорбления России перенести; но вот это меня убивает, что именно немцы не в боях (что понятно), а во время революции спокойно продвинулись вперед и взяли Батум и т. д. Совершенно нашу горячо любимую Родину общипали… Не могу мириться, т. е. не могу без страшной боли в сердце это вспоминать. Только бы не больше унижения от них, только бы они скорее ушли… Но Бог не оставит так, Он еще умудрит и спасет, помимо людей… Не могу больше писать. Пойми. Нежно целую, благословляю. Всем горячее спасибо. Целуют тебя все.
№ 18
(Написано по-русски)
Милая, родная душка моя, еще маленькое письмецо. Теперь видели все вещи и страшно благодарим. Скажи, что Д. (девочки) надели шелковые кофточки, 1 и 3 темные, 2 и 4 светлые. Шоколад в кожаном футляре очень обрадовал. Мои кофты чудные, красивые и удобные, шерсть мягкая, нежная от Эммы. Работы очень годятся, готовые воздухи прелестны, белье слишком нарядно в сущности.
Погода дивная, сидела на балконе и старалась «Душе моя, душе моя» петь, так как у нас нет нот. Пришлось нам вдруг сегодня утром петь; с новым диаконом без спевки шло – ну… Бог помог, но неважно было, после службы с ним пробовали. Даст Господь, вечером лучше будет. В С. П. и С. можно в 8 часов утра в церковь. Радость! Утешение! А другие дни придется нам, 5 женщинам петь. Вспоминаю Ливадию и Ореанду. Так удивительно на солнце тепло. На этой неделе будем вечера одни с детьми (первый раз), так как надо раньше спать и хотим «хорошие» вещи вместе читать и вышивать. Службы утром в 9 часов, вечером в 7 часов.
Ничего нового не знаю – сердце страдает, а на душе светло, чувствую близость Творца Небесного, Который Своих не оставляет Своей милостью. Но что решается в Москве! Боже, помоги!
Очень тороплюсь, надо отдать вовремя, не знала раньше, что могла. – Они много работают в саду – во дворе пилили и кололи [дрова]. Радость моя, душка любимая, писала тебе из-за брата… Все благодарят за духи. Молюсь крепко за тебя, за всех дорогих. Храни тебя Господь Бог. Все нежно целуют, благодарим за письмо. Все. Все.
№ 19
(Написано по-русски)
…любимая сестрица.
М.
Господь Бог дал нам неожиданную радость и утешение, допустив нам приобщиться Св. Христовых Тайн, для очищения грехов и жизни вечной. Светлое ликование и любовь наполняют душу. Вернулись мы из церкви и нашли твое милое письмецо. Разве не удивительно, что Господь нам дал читать твое приветствие именно в тот день… Как будто ты, ненаглядная, пошла бы к нам поздравить нас по-старому. Горячо за тебя и за всех молилась, и о. Владимир вынул за всех вас частицы – и за дорогих усопших. Часто прошу молиться за любимых моих далеких друзей, – они знают уже мои записки. Подумай, была 3 раза в церкви! О, как это утешительно было. Пел хор чудно, и отличные женские голоса; «Да исправится» мы пели дома 8 раз без настоящей спевки, но Господь помог. Так приятно принимать участие в службе. Батюшка и диакон очень просили нас продолжать петь, и надеемся устроить, если возможно, или удастся пригласить баса.
Все время тебя вспоминали. Как хороша «Земная жизнь Иисуса Христа», которую ты послала, и цветок душистый. Надеюсь, ты телеграмму получила. Раньше их почтой посылали, теперь, говорят, идут в три дня. Маленький серафимчик прилетит к тебе до этого письма и принесет тебе мою любовь. Стала маленькие образки таким же способом рисовать, и довольно удачно (с очками и увеличительным стеклом), но глаза потом болят. Довольно много придется молитв рисовать. Благодарность всем, не забывающим твоих дорогих едой и т. д. Белья взяли каждая по 2, спрячем до лета. Нежное спасибо Эмме за письмо и чудную теплую кофточку. Окружена твоими нежными заботами. Духи – целая масса – стоят на камине. Погода теплая, часто на балконе сижу… Дошла с помощью Божьей пешком в церковь, теперь должна надеяться попасть 25-го. Скажи маленькому М., что его шеф был очень рад его видеть. Хорошо помню тот день, когда
