Мнение Никколо не изменилось. Климент VII — глупец и плут, «он верит, что сможет выиграть время, и он дает время врагу… и никто никогда не будет в состоянии совершить хоть что-нибудь достойное и смелое для того, чтобы спастись или хотя бы умереть оправданным», — писал он в декабре 1525 года. Он… никто — то есть папа! После расторжения договора, когда начала вырисовываться перспектива союза Англии, Франции, Венеции, Рима и всех итальянских государств, направленного против Карла V, нетерпение Макиавелли возросло: «Я узнал о волнениях в Ломбардии, и все согласны с тем, что выставить из нашей страны этих разбойников будет легко. Ради бога, не упускайте случая…
Я словно вижу, как император, узнав о том, что король нарушил слово, расточает папе самые прекрасные в мире предложения, но вам следует заткнуть уши, если вы еще помните о его угрозах и несчастьях, причиной которых он был. В этот час Господь захотел, чтобы папа мог держать его на почтительном расстоянии, но не следует упускать такую возможность. Вы знаете, сколько возможностей было потеряно. Не теряйте эту. Не думайте, что все делается само собой, не полагайтесь ни на Фортуну, ни на время, потому что время не всегда ведет за собой одни и те же события, а Фортуна переменчива».
Гвиччардини, более спокойный и прозорливый, отвечал ему, что святой отец не изменил своих намерений и что, по его мнению, он не собирается отступать, но «любое дело, в котором должны принять участие многие могущественные государи, всегда затягивается гораздо больше, чем следовало бы».
* * *
Дело тянулось вплоть до 22 мая 1526 года, когда в Коньяке родилась Священная лига, создание которой вся Италия приветствовала как важнейшее событие и отметила пышными церемониями. Самые великолепные празднества прошли в Венеции. Официально коалиция была направлена против турок, но условия вступления в нее для императора были таковы, что выдвинуть их значило объявить ему войну. Нельзя же было предполагать, что Карл V возвратит Милан, уйдет из Ломбардии, откажется от Бургундии и согласится за простой выкуп освободить французского дофина и его брата!
Франциск I обещал послать экспедиционный корпус — Никколо, считавший необходимым, чтобы «итальянцы постарались привлечь на свою сторону Францию», мог быть доволен. Но, не дожидаясь этого корпуса, Климент VII вступил в войну, о которой его ближайший советник франкофил Гиберти говорил, что она решит судьбу Италии: быть ей свободной или остаться рабой. Сам Юлий II действовал бы так же, хотя, быть может, более жестоко и яростно.
Сейчас речь шла только о том, чтобы освободить герцога Франческо Сфорца, по-прежнему осажденного в цитадели Милана, занятого испанцами, и вернуть Геную, дабы не допустить там высадки возможного подкрепления императорским войскам и чтобы принять французов.
Эта война, в исходе которой в Риме никто не сомневается («Потомки наши будут сожалеть о том, что не жили в наше время и не могли ни созерцать столь великое счастье, ни насладиться им», — говорил Гиберти), дала Никколо шанс вернуться к государственным делам. Папа чуть было не назначил его сопровождать кардинала Содерини в Испанию, дабы проповедовать императору всеобщий мир и борьбу с ересью, но все же предпочел послать туда Болдассаро Кастильоне, значительно более представительного и столь же опытного. Уже в апреле — прежде даже, чем был создан Совет пяти проведиторов крепостных стен, в обязанности которого входила забота об обороне города, — Макиавелли было поручено проинспектировать фортификационные сооружения Флоренции и наблюдать за работами, которые велись для того, чтобы укрепить их. Это было возвращением через «черный ход», но возвращением, а добравшись до места, можно питать любые надежды. Они у Никколо были относительно скромны: «Здесь думают, что, если строительство укреплений будет продолжено, мне доверят место проведитора и канцлера и я смогу взять себе в помощь одного из моих сыновей».
У Никколо, как и у любого другого человека, есть заботы и радости отца семейства. Здоровье младшего сына, Бернардо — «моего Бернардо», тревожит его, когда, возвратившись во Флоренцию, он находит его в горячке. Лодовико, задира и драчун, все время навлекает на себя неприятности в Леванте, где ведет торговлю. Гвидо, милый мальчик, прилежно изучает контрапункт, хорошо учится грамоте и обещает без ошибок прочитать наизусть «Метаморфозы» Овидия, в чем его всячески поощряет отец, дающий ему советы, которые любой из нас сначала получал, а затем и давал сам: «Коли ты хочешь доставить мне удовольствие, а себе добро и честь, хорошенько трудись, потому что, если ты сам себе поможешь, все тоже будут тебе помогать». Помимо еще одного сына, Пьеро (автора благочестивого и скорбного уведомления о смерти отца — документа, подлинность которого вызывает сомнение, поскольку в нем смущает утверждение о том, что Макиавелли требовал присутствия священника у своего смертного одра), у Никколо есть дочь, и он так любит свою Баччину, что даже в самый разгар военных действий подумал о том, чтобы подарить ей цепочку.
Но ландскнехты еще не стоят у дверей Тосканы, а Баччина пока не любуется подаренной цепочкой. Сейчас у ее отца «голова так забита фортификациями, что в ней больше ничего не помещается», — извиняется он перед Гвиччардини. Во всяком случае, план, который ему необходимо составить вместе с архитектором Сангалло и военным инженером Пьетро Наварра, чтобы, по желанию папы, сделать город неприступным, — достаточный повод для того, чтобы отложить перо, поскольку история Флоренции после смерти Лоренцо Великолепного стала слишком трагичной.
Но планы, составленные под руководством Никколо, так и остались только планами, поскольку денег на их реализацию не было: слишком широко размахнулись. Кроме того, в Северной Италии дела шли не так хорошо, как все надеялись. После взятия Лоди и долгожданной встречи папских и венецианских армий Климент рассчитывал «за две недели» изгнать врага из Милана и Сиены — бунтовщицы, сдавшейся испанцам. Но армия Лиги, которой весьма вяло командовал герцог Урбинский, главнокомандующий венецианской армией, дала время коннетаблю Бурбонскому, главнокомандующему Карла V, тайно сесть на корабль в Барселоне и высадиться в Генуе, чтобы поспешить на помощь испанцам в герцогство Миланское. 24 июля Франческо Сфорца капитулировал. В свою очередь жители Сиены, которых рассчитывали проглотить разом, учитывая существовавшее неравенство сил, смогли обратить в бегство и армию папы, и армию Флоренции.
Климент VII потерпел поражение. Веттори — сплошной крик ярости: императору слишком везет! «Я считал бы лучшим известие о том, что Турок покорил Венгрию и идет на Вену, что Лютер торжествует во всей Германии, а Мавр, которого Цезарь хочет изгнать из Арагона, успешно ему сопротивляется и скоро перейдет в наступление. Коль скоро Лига ввела в бой все силы, желая спасти миланскую крепость, но вместо того, чтобы освободить ее, позволила ей капитулировать у себя на глазах, а король и папа снарядили флот, дабы преградить путь Бурбону, но он тем не менее прошел, коль скоро союзники захотели захватить Сиену, а их войска, отправленные за победой, были сами побеждены, я не могу поверить, что при таком невезении, и потеряв всякое к себе уважение, мы могли бы преодолеть неудачу».
