Серп и крест. Сергей Булгаков и судьбы русской религиозной философии (1890–1920) - Екатерина Евтухова

8. Миряне, виновные в преступлениях, обозначенных в пунктах 2 и 3, подлежат отлучению от церкви.

9. Осквернение святых храмов, насилие и прочие преступления наказываются закрытием таких храмов до раскаяния в совершенном всех виновных прихожан.

10. Всякий, кто совершает преступление против епископа, будет лишен права избрания епископа [458].

Тот факт, что Совет посчитал необходимым принять эти правила, указывает на широкое распространение антагонизма в отношении к церкви; и снова церковь обратилась к своим членам с призывом повиноваться ей, не считаясь с какой бы то ни было гражданской властью. Теперь каждый православный должен был сделать выбор, на чью сторону встать, церкви или государства; возможности сохранить верность обоим больше не было. В деяниях Собора четко указывалось, что церковь не признает законность новой власти.

В декларации, подписанной архимандритом Матфеем и другими лицами, утверждалось, что постановление Собора от 15 февраля 1918 года, призывающее священнослужителей к единству пастырей, не соблюдается:

Собор, защищая национальную церковь, стремился восстановить порядок в ее рядах.

К январю 1918 года православная церковь ощущала себя гонимой, подобно раннехристианской церкви. 18 января на заседании финансово-бюджетной комиссии делегат генерал Артамонов высказался за то, чтобы Собор продолжал демонстрировать силу и представительность, выступая против зла большевизма:

Таким образом, представительность Собора обеспечивала независимую общественную базу власти и свидетельствовала о том, что он представлял собой самостоятельную общественную силу, направленную против большевистского государства.

Несмотря на оппозиционные заявления, большевики разрешили Собору продолжать работу до сентября 1918 года. И даже тогда они не издали прямого указа о его разгоне; штаб Красной Армии попросту конфисковал общежитие семинарии, в котором размещалось большинство делегатов. В течение некоторого времени Собор делал попытки продолжить свои заседания, но когда множество его членов лишились физической возможности остаться в Москве, значимость его деятельности снизилась.

После того как церковь заняла однозначно враждебную позицию по отношению к большевистской власти, борьба с последней должна была закончиться либо полной победой, либо полным поражением. Таким образом, результатом победы большевиков стал полный паралич движения за реформирование церкви; единственным историческим фактом, напоминающим о нем, оказалось патриаршество. Движение за обновление церкви продолжилось в 1920-е годы в эмиграции, а также в подпольных религиозно-философских кругах в Советском Союзе [461]; однако эти усилия не имели непосредственной связи с развитием исторических событий. Интеллигенция оказалась на перепутье: она могла либо двинуться по пути большевизма, либо повернуть против него. Последние строчки поэмы Блока «Двенадцать» выражают трагическое совмещение устремленности интеллигенции к Христу и реальной победы Ленина:

К 1921–1922 годам вызванный большевиками раскол подтолкнул каждого отдельного мыслителя к радикальному выходу: психологическому кризису (Белый), смерти (Блок), эмиграции (Булгаков, Бердяев, Мережковский) или энтузиастическому принятию нового порядка (футуристы). Булгаков был рукоположен в сан священника и полностью посвятил себя православной церкви.

Деятельность Сергея Булгакова в революционный период можно понять в свете неудачной в конечном счете попытки создать для России модель управления, основанную на политических принципах соборности и симфонии. Несмотря на то что эта попытка была резко прервана победой большевиков, за несколько месяцев ее сторонникам удалось противопоставить исторической реальности подробную альтернативную концепцию организации общества. Это была специфически русская модель представительного правительства в условиях XX столетия, русский аналог английского парламентаризма или французского республиканизма. Она предусматривала соборную, представительную церковь, выборное светское собрание и активную роль православной церкви в повседневной жизни. Возражения против такой модели, даже без учета победы большевиков, достаточно очевидны: она не учитывала неправославное население империи, а рассчитывать на продолжение гармоничных отношений между столь активной церковью и светским собранием в бурном XX столетии не приходилось. Учредительное собрание, в котором доминировали эсеры, несомненно, вступило бы в конфликт с несколько экспансионистскими притязаниями церкви, поддержанными участниками Собора. Кроме того, участники движения за обновление церкви разделяли с большевиками ответственность за обострение политической конфронтации, предполагавшее непременную оценку политических действий как позитивных или негативных, и отказ от этического нейтралитета былого либерализма. Какие бы ни были его шансы на успех, религиозное движение выдвинуло последовательную и привлекательную идею, воплотившуюся в исторической реальности церковного Собора, русской модели устройства общества в XX веке; в это русло была направлена энергия Булгакова до его высылки из Советского Союза в последние дни 1922 года.

Большевистский режим родился из взрыва террора, крови и хаоса Гражданской войны. Это была тотальная война, которая коснулась всех; каждому жителю старой империи пришлось пережить русский Армагеддон, начавшийся мировой войной и завершившийся болезненным пробуждением в новой реальности начала 1920-х годов. Мгновения страха и душевного подъема, испытанные на войне и во