Мы перекрикивались через голову чеченца, замершего возле коня. Если бы он стоял, отступя хотя бы на полшага, он, пожалуй, рискнул бы вскочить в седло, а далее уже можно было надеяться на четыре ноги аргамака. Но сейчас, при столь неосторожно занятой позиции, оказался практически беспомощным: Сурмил держал его спину на мушке. А мы продолжали перекрикиваться.
- Они все - разбойники и бандиты...
- Этот отпустил меня с мальчишкой, когда мы были полностью в его руках.
- Воля твоя, Александр Ильич, - с неудовольствием согласился, наконец, мой напарник, опуская карабин. - Воля твоя, а четвертной мой.
- Твой, твой, - подтвердил я с огромным облегчением. - Ты свободен, Беслан.
Абрек, не сводя с меня глаз, сделал полшага назад и мгновенно оказался в седле. Поскольку оба конца тропинки были заняты нами, он развернул коня поперек. Спуск был весьма крут, но я знал выучку кавказских лошадей и искусство их всадников.
- Твой должник, Сашка! - крикнул он, вдруг придержав коня. - Лови!..
Бросил мне кинжал в черных потертых ножнах, отдал повод и с гиком помчался вниз по крутому откосу...
Шестой марш
Весна цвела, жужжала и чирикала на все лады, а мы все еще стояли во Внезапной. Пополнение не подходило, все наступления вдруг замерли, а солдаты поговаривали, что горцы потеснили нас в Дагестане. Не знаю, так ли это было, но что-то где-то складывалось явно не по нашему желанию. Я хотел поговорить об этом с Моллером, а он, словно почувствовав, сам вызвал меня к себе.
- Есть возможность поехать в Кизляр дней на десять-двенадцать. Коли не против, готовьте статский костюм.
Костюм был у меня наготове. Поскольку поручик Моллер оказался во Внезапной старшим воинским начальником, я держал чемодан с цивильной одеждой при себе. Сурмил разыскал утюг, я самолично отпарил свои статские наряды и с нетерпением ожидал, когда Моллер сочтет возможным распорядиться о выезде. Но время шло, мой ротный командир помалкивал, и я начал вертеться у него на глазах.
- Так случилось, что мне пришлось отпустить на краткий отдых своих субалтерн-офицеров, - несколько виновато признался он, когда я прямо спросил его, не спрятать ли мне свою статскую одежду в чемодан до лучших времен.
...Ничего нет хуже несостоявшегося нетерпения!..
Внезапно прибыл подпоручик из Кизляра в сопровождении пятерых казаков-кубанцев. Я видел, как они прибыли, как подпоручик тотчас же прошел к Моллеру. И как только казаки подвесили торбы на лошадиные морды, подошел полюбопытствовать.
- С чем прибыли, служивые?
- С депешей. - Урядник, старший конвоя, оглядел меня и добавил, усмехнувшись: - Слух такой, что вам, пехота, ружья чистить - самая пора.
Солдатские слухи чаще всего оказывались основанными на действительно важных событиях. Не потому, что солдатские уши и глаза были такими уж всеслышащими и всевидящими, а по той причине, что ни от вестовых, ни от рассыльных, ни от писарей из старых солдат, ни тем более от собственных денщиков никакой офицер отгородиться не мог. Что-то просачивалось, накапливалось, осмыслялось вечно ждущей только неприятностей солдатской массой, складывалось воедино и неминуемо порождало невеселый вывод: "Готовьтесь, ребята. По наши души депеша пришла..."
Я еще болтал с казаками, надеясь выведать что-либо более определенное, когда из своего дома вышел мой ротный и подпоручик, доставивший депешу. Моллер попрощался, молча обождал, когда за порученцем и казаками уляжется поднятая пыль, и недовольно буркнул, чтобы я прошел к нему.
- Кизляр отменяется, Олексин, - очень серьезно сказал он. - Немирные захватили жену самого Павла Христофоровича Граббе. Нам приказано найти ее и отбить, поскольку ни на какой выкуп чеченцы не согласны.
- Может быть, вопрос - только в сумме выкупа?
- Скорее, это похоже на месть, - вздохнул поручик. - Граббе взял Ахульго и чудом не пленил имама. Да, к приказу приложена записка. Ознакомьтесь.
Он протянул мне листок бумаги. Я развернул и прочитал:
"ОТВАГА АПШЕРОНЦЕВ ПОД АХУЛЬГО СПАСЛА МОЮ ЧЕСТЬ. ВЕРЮ, ЧТО ЕСЛИ КТО И СПОСОБЕН СПАСТИ МОЮ ЖЕНУ, ТАК ТОЛЬКО ВЫ, МОЛЛЕР. ВЫ И ВАШИ СОЛДАТЫ. ПО СЛУХАМ, ОНА - В АУЛЕ АДЖИ-ЮРТ".
И - генеральская закорючка вместо подписи.
- Он немногословен, - я возвратил записку.
- Чеченцы безусловно перекрыли все дороги и тропы к аулу, - вслух рассуждал поручик, не слушая меня. - Вы рассказывали, что будто бы подружились с неким абреком. Может быть, он проведет нас к Аджи-Юрту без всяких троп?
- Вряд ли он пойдет против своих соплеменников.
- Вряд ли, - согласился Моллер. - Но попытаться все же следует.
- Для того чтобы попытаться, мне сначала надо хотя бы встретиться с ним.
- Хорошо бы найти его сегодня, Олексин. Завтра нам необходимо выступить, пока немирные не спрятали свою добычу в горах. Возьмите моего коня. А главное, будьте очень осторожны.
- Не думаю, что в этих краях может оказаться кто-либо еще, кроме моего приятеля. У каждого абрека - свой участок охоты. А за коня - спасибо.
Признаться, я с большой неохотой отправился выполнять эту то ли дружескую просьбу, то ли приказ. Я понимал, что мой ротный пытается использовать все возможности, чтобы исполнить как можно быстрее (и лучше - бескровнее) личную просьбу генерала Граббе, попавшего в беду. Понимал, но... Как бы это потолковее объяснить?.. Мне было неприятно, что ли. Неприятно обращаться за помощью к отъявленному чеченскому головорезу, отстреливающему из хорошего укрытия наших солдат и казаков. Что-то в этом было почти неприемлемым для меня...
Но, повторяю, понимал Моллера, а потому и выехал.
И представьте, нашел Беслана. Часа полтора проторчал возле скалы, где мы с ним впервые столкнулись, даже взобрался на нее, покрасовавшись на вершине. Хотел было уже возвращаться в крепость, но обратил внимание, как вдруг вытянула морду и запрядала ушами лошадь, одолженная мне поручиком. Я завертел головой и увидел черного всадника на черном коне.
- Беслан!..
Он подъехал, кивнул, сказал неодобрительно:
- Час смотрел, как ты искал свою пулю.
- Пулю? - растерянно спросил я.
- Только хранимые Аллахом да ваши начальники ездят на белых конях. И тогда подумал: может, ты ищешь меня?
- Я искал тебя, Беслан.
Мне трудно было начинать этот разговор. Настолько, что я даже не подумал, как начну его. И сказал:
- Мы - джигиты. Разве к лицу джигитам сводить счеты с неповинными женщинами?
- Я не трогаю женщин.
И будто в доказательство собственных слов сдвинул на затылок папаху, обычно нависающую над его бровями, показав мне зеленую повязку. Я увидел арабскую вязь, выведенную черной краской.
- Что там написано?
- Имя моего сына.
- Он погиб?
