Гюн, по-моему, вообще единственная, кто бы с ним справился, и, не будь целой кучи мальчуганов, все бы, может, и уладилось. А ему надо самому быть ребенком у той, кого он любит.
В июне Карин Бергман дали посмотреть сценарий “Седьмой печати”, и вечером Иванова дня она его прочитала. И решила, что, пожалуй, перечитает еще раз, прежде чем рискнет высказывать какое-либо суждение. Одновременно она опасалась за новое “приключение” сына – то есть за Биби Андерссон, – которое он “собирается начать или уже закончил. На нем просто печать рока, он разрушает человеческие жизни, несмотря на свое огромное обаяние”.
В сентябре вышел журнал “Нутид” с Бергманом на обложке, в берете и с козлиной бородкой. Фотография нелестная, вид у него худой, анемичный, а заголовок “Урок чародейства” намекает на его “единственную цель – зачаровать публику”. Статья весьма любопытна, потому что, с одной стороны, описывает его уже сложившиеся к тому времени диктаторские приемы, а с другой – еще усиливает представление о нем как о чем-то сверхъестественном, прямо-таки мифическом. Изображается его буйный темперамент – и оправдывается. Приступы ярости прощены или, по крайней мере, приняты.
Среди тех, кого интервьюировал журнал, был ровесник Бергмана, режиссер Ларс-Эрик Челльгрен, представленный как один из ближайших друзей Бергмана. Перечень его заслуг выглядит весьма пестрым: фильмы о солдате Боме с Нильсом Поппе и о персонажах комиксов Биффене и Банане, и драма “Пока город спит”, для которой он в соавторстве с Пером Андерсом Фогельстрёмом написал сценарий, а главного героя Йомпу придумал Бергман.
Я считаю его ядовитым змеем, – сказал Челльгрен. – Чертовски обаятельным змеем, но и чертовски ядовитым. В нем сильно развиты самые противоположные качества, и при его невероятной интеллигентности он может играть на каких угодно струнах. В нем есть всё, он может быть любым. Спокойным до ледяного холода, яростным, язвительным, щедрым, жестким, мягким, чувствительным, бесчувственным. Он самоед и самообновитель. Чем больше он поедает и отдает себя, тем более неисчерпаем источник. Он не израсходует себя – он живой вечный двигатель”.
Корреспондент журнала констатирует, что многие актеры смотрели на Бергмана с восхищением и страхом. Как режиссер он сущий дьявол, зато успешен. Он издевается, топчет ногами, рвет личное “я” своих артистов. “В результате они превращаются в послушные орудия для исполнения его замыслов. Одновременно он хороший психолог: он не только точно знает, чего хочет от актеров, ему известно и чем добиться желаемого – спокойным разговором, истерическими выпадами или психической пыткой”, – писал автор статьи.
“Ингмара Бергмана редко видишь как частное лицо. Он почти всегда воплощает понятие Ингмар Бергман”, – отмечал Ларс-Эрик Челльгрен.
Журналист интервьюировал и продюсера Лоренса Мармстедта, одного из бергмановских сподвижников и сотрудников, и тот рассказывает, каково было с ним работать:
Случались горячие дискуссии и стычки, мы чуть ли не дрались. И когда расставались в жуткой ссоре, Ингмар мог писать мне “злобные письма”. Часто он тогда сам приходил с письмом, совал его мне в руку и сбегал вниз по лестнице. Не говоря ни слова. Но он отнюдь не злопамятен. Немного погодя, максимум через день, все было забыто.
А каково одновременно быть бергмановской любовницей и актрисой в его избранной группе? Это знает Харриет Андерссон. Свидетельством тому ее книга интервью. Она рассказывает о вспышках ярости, которые обрушивались на нее, причем она даже не всегда понимала почему (однажды он пытался “легонько” ее придушить); рассказывает, как он железной рукой управлял своими войсками, как порой набрасывался на кого-нибудь словно ястреб или гиена, которая выбирает в стаде раненое животное, чтобы вонзить в него когти или зубы. Рассказывает о всеобщем ужасе, когда Бергман заводился, и как его ругань становилась сама по себе театром, публичной казнью, когда жертва совершенно теряла лицо, а окружающие, вместо того чтобы защитить беднягу, помалкивали и только позднее, когда Бергман не видел, обнимали и утешали жертву.
Кроме того, Бергман по-разному относился к мужчинам и к женщинам. С мужчинами в своем окружении он держался с коллегиальной, почти интимной фамильярностью, тогда как в женщинах зачастую видел удобный объект для нападок, хотя постоянно твердил, что считает их просто изумительными. “Под вечер происходит стычка. Ингмар резко наводит критику, и одна из женщин в студии плачет. Меня при этом нет. Я только вижу ее слезы, заражаюсь настроем и впадаю в уныние”, – рассказывает о съемках “Причастия” в 1961 году Вильгот Шёман. Его самого пугала бергмановская способность жестоко и внезапно нанести удар – критикой и нападками. “Ингмар говорит, что нервы у него прямо под кожей: молниеносные рывки, которые он не может сдержать”. На съемках Бергман рассказывал ему, что балансирует на “тонкой грани агрессивности, которую очень легко преступить”.
Любопытно, что с этими тираническими приемами мирились. Возможно, потому, что Бергман был обаятелен и быстро просил прощения. Все знали, какой он, и, принося извинения, он беззастенчиво использовал свое реноме: “Ты же знаешь, какой я”.
“И ясное дело, извинения принимаются – что тут возразишь? “Да, черт побери, я знаю, какой ты. Но это не повод вести себя подобным образом”, – говорит Харриет Андерссон интервьюеру Яну Лумхольдту. Есть, конечно, и другое объяснение – его общепризнанное режиссерское мастерство. Не делай Бергман таких хороших фильмов и спектаклей, капризы и манипуляции никогда бы не сошли ему с рук. “Тогда бы он получил хорошую взбучку”, – говорит Андерссон.
Ёста Экман работал у Бергмана помощником режиссера на съемках “Земляничной поляны” и “У истоков жизни” в 1957-м, а затем перешел с ним в Мальмёский городской театр. Экман привык уважать профессию и понимал, как важно соблюдать временной распорядок. Бергман был невероятно пунктуален, хоть часы по нему проверяй. Экман постоянно боялся проспать. В книге Класа Густафсона об Экмане “Дядюшка, который не хотел взрослеть” приведен эпизод, показывающий другую сторону бергмановской жажды контроля. Экман влюбился в актрису Мод Ханссон, премьер-стажерку городского театра, которая уже снялась в “Земляничной поляне” и “Седьмой печати”. Не подозревая о последствиях, Экман доверился шефу, рассказал о своей любви к Ханссон. Бергман его не одобрил. В письме близкому другу Экман писал, что режиссер сделал все, чтобы испортить их с Ханссон отношения. “Он чертовски странный. Мне он не нравится”. По словам Мод Ханссон, Бергман считал себя хозяином своих актеров. Шпионил за ними, вмешивался в их личную жизнь, пытался командовать ими в выборе партнеров и прибегал к нажиму, если полагал, что необходим развод. В книге о Ёсте Экмане она рассказывает Класу Густафсону:
