Второе мероприятие — маскировка истинного аэродрома во время старта. Поменьше «иллюминации» во время взлета.
На старте находился специальный пункт связи — переоборудованный автобус, в котором были установлены радио- и телефонная станции. Там дежурили радист и телефонистка. На крыше автобуса установлены турельный прозрачный колпак, пульт управления световой сигнализацией, микрофон для радиопереговорной связи с экипажами самолетов. Пункт связи в автобусе был оборудован по проекту и при участии бывшего командира полка Балашова. Наша задача теперь — совершенствование управления самолетами именно на взлете.
Предстоит вылет на боевое задание. Стартовые огни выключены, горит только одна лампочка у старта и далеко, километра за два от аэродрома, яркий костер, показывающий направление взлета.
Каждый летчик, садясь в самолет, устанавливает радиосвязь с руководителем полета. Командиры эскадрилий по радио докладывают о готовности. Время взлета каждой эскадрильи строго определено планом.
— Первая эскадрилья к взлету готова.
— Разрешаю выруливать.
Самолеты без аэронавигационных огней по кривым извилистым тропам выруливают в полной темноте из сада, в порядке установленной очереди подруливают к старту.
— Я «Береза-1», разрешите взлет.
— «Береза-1», взлет разрешаю.
Оторвав машину от земли, летчик включает на несколько секунд огни, чтоб со старта видно было, что он взлетел, и немедленно гасит их. На взлет пошел следующий.
Если кто-нибудь из летчиков не может сразу сориентироваться, он просит на секунду включить стартовые огни.
Из ночи в ночь мы совершенствовали отработку взлета в темноте. На это обратили внимание командир и замполит корпуса.
Однажды выпускаю самолеты на задание, всё идет нормально, как вдруг один самолет выскочил на старт вне очереди.
— Я «Береза-20», разрешите взлет. — Это Тихонов.
— «Береза-20», взлет не разрешаю, уберитесь со старта. Вы не в свое время вышли на старт.
Он не унимается, просит взлет. Я в сердцах выругал его и приказал освободить место для очередного самолета. Слышу, кто-то дергает меня за ногу. Нагнулся, заглянул в салоп автобуса, а телефонистка шепчет:
— Товарищ командир, в кабине генерал Федоров.
— Что же вы раньше мне не сказали?
— Он не разрешал. Это я сама. Вы сильно отругали летчика, вот я и решила предупредить.
Сразу как-то стало не по себе. Не люблю, когда во время работы кто-то следит за мной. Правда, Федоров сидел молча, но все равно присутствие начальника сковывало.
Когда все самолеты взлетели, я вышел из автобуса. Возле него стояли, поджидая меня, командир корпуса и замполит.
— Ну, знаете, вы волшебник, — сказал генерал Юханов. — Мне рассказывали о вашем взлете в темноте — не верил, теперь сам убедился. Надо показать всем командирам полков.
Похвала генерала Юханова была для меня выше всякой награды, а последней его фразе я не придал значения. И напрасно. На следующую ночь группа командиров полков изучала у нас организацию взлета в условиях полной темноты.
Самолеты противника наведывались часто, но мы не имели потерь, — выручал ложный аэродром.
Однажды пост ВНОС[19] передал, что возможен налет гитлеровской авиации. Полк ушел на боевое задание. Ночь темная. Вот уже слышен гул самолетов — не такой, как у наших, а какой-то тягучий, волнообразный. Передаю условный сигнал команде ложного аэродрома. Там зажгли огни, через некоторое время донеслись взрывы бомб. У нас тихо. И вдруг совсем неподалеку — взрыв. Оказывается, на наш аэродром упала шальная бомба и вывела из строя посадочный длиннолучевой прожектор. До посадки возвращающихся с боевого задания машин осталось минут тридцать. Что делать?
Из штаба полка сообщили о происшествии в корпус, оттуда генерал Юханов распорядился произвести посадку на соседнем аэродроме.
Посадить полк на чужой аэродром! Я по опыту знаю, что это такое. Это значит лишить летный состав отдыха. Завтра утром все должны перелететь на свой аэродром, а в ночь снова на задание. Нет, такой вариант не подходит, надо сажать дома.
И я пошел на риск. Вызываю на старт несколько летчиков, не полетевших на задание, инструктирую и ставлю их с ракетницами вдоль посадочной полосы. В момент посадки включается рассеивающий прожектор, дающий маленькое световое пятно, и как только самолет минует первого «ракетчика», тот сзади, под углом 30 градусов, чтобы не слепило летчика, дает ракету. За ним другой, третий — и самолет сел.
Об условиях посадки я предупреждал экипажи по радио.
Все благополучно приземлились, и только тогда я вздохнул свободно.
Позвонил генерал Юханов, обеспокоенный тем, что на указанный аэродром бомбардировщики не прибыли.
— Где ваши самолеты?
— У себя дома, товарищ генерал.
Командир корпуса сурово отчитал меня. Я приготовился к самому Худшему, даже к взысканию, потому что всё-таки допустил самоуправство. Но грозу пронесло, взыскания не последовало.
Вступающие в строй экипажи, прежде чем выпустить их на боевое задание, командование подвергало тщательной проверке по теории и практике. Особенно большое внимание уделялось технике пилотирования. Молодых летчиков проверяли все — начиная с командира эскадрильи и выше. Ну, а как со «стариками»? Их беспокоили реже. Я уже рассказывал, что когда-то меня не планировали на первый вылет только из-за того, что не проверили в ночных полетах. А потом я начал летать, и о проверке никто и не вспомнил.
Но вот появился инспектор АДД полковник Федяшин — «летчик с ног до головы», как его дружески называли у нас в части. Он разъезжал по полкам, тщательно изучал в летных книжках записи о проверке техники пилотирования, требовал выдерживать сроки проверки согласно инструкции, со многими сам поднимался в воздух. Федяшина знали и уважали.
Однажды он пожаловал к нам в полк. Он теперь уже не разъезжал, а «разлетывал», если можно употребить такое слово, — ему был предоставлен «персональный» самолет — маленький УТ-1. Как заботливо ухаживал он за этой бело-синей стрекозой! Едва Федяшин прилетал куда-нибудь, его самолет приводили в образцовый порядок, чистили, заправляли горючим, закрывали чехлами, и только убедившись, что его УТ-1 заботливо ухожен, инспектор отправлялся в штаб.
С летными книжками в полку оказалось всё в порядке, кроме… книжки самого командира полка, то есть моей. Посмотрев ее, Федяшин ужаснулся: за всю войну Швец ни разу не проверялся в технике пилотирования ни днем ни ночью. А вдруг что-нибудь случится? Немедленно в самолет!
