Константин Константинович обладал совершенно иным характером, чем его двоюродный брат. Свои тревожные мысли о будущем России и императорской семьи он доверял лишь дневнику, и, судя по записям осени 1905 года, не разделял ход мыслей кузена:
Но я не могу и не хочу с ним согласиться и считаю ниже своего достоинства принятие таких мер предосторожности… Надвигаются грозные события, но в чем будут они заключаться? Что еще нам грозит?
В Ташкенте, где Константина Константиновича задержала забастовка железнодорожников, неспокойно, как и во всей Российской империи. Разбушевавшиеся толпы требуют освобождения политических заключенных, в город введены войска. Они открывают огонь по бунтовщикам, есть убитые и раненые…
Здесь же великого князя застала весть о подписании 17 октября Николаем II манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка», в котором сказано о даровании свободы совести и собраний. Все это великий князь называет «новыми вольностями» и считает, что они «не проявление свободной воли державной власти, а лишь уступка, вырванная у этой власти насильно».
На следующий день он полон тягостных дум. «Конец русскому самодержавию», – записывает он в дневнике. Свою же личную позицию он формулирует предельно четко и ясно: «Я – за самодержавие».
1 ноября великий князь вновь приезжает в Оренбург. За время его непродолжительного отсутствия в городе произошли большие изменения. Теперь здесь спокойно, правда неизвестно, надолго ли.
После красных флагов, революционных песен и насилий… устраивалась большая патриотическая манифестация с иконами, портретами государя, национальными флагами и пением гимна.
Далее путь Константина Константиновича лежит через Москву в Санкт-Петербург. Из-за забастовки железнодорожников, которая охватила практически всю страну, поезд прибыл в столицу с опозданием.
Доложив военному министру об итогах своей поездки, великий князь едет на прием к императору. Видимо, по праву бывшего «отца-командира» он рискнул дать Николаю Александровичу совет – телеграммы, адресованные в воинские части, лучше не заканчивать теперь словами «Пью за ваше здоровье». Раньше они были уместны, теперь же могут оказаться истолкованными превратно.
В столице, как и во всей стране, неспокойно. И с каждым днем волнения нарастают. Распространяются они и в такой тихой еще недавно обители, как Женский педагогический институт. Константин Константинович всегда гордился своей опекой над этим учебным заведением и часто его посещал. 23 ноября он отправляется туда вместе с Елизаветой Маврикиевной и с удивлением узнает, что занятия в институте отменены. Вечером того же дня в его дневнике появляется запись:
Все идут на сходки, слушательницы разбились на два стана: правые хотят учиться, левые стремятся к устройству в институте митингов с посторонними лицами, профессора тоже раздвоились.
Общему настроению поддалась даже домашняя прислуга. Константин Константинович с удивлением читает подписные листы с требованием об увеличении жалованья. Все настолько смешалось, что удивляться, кажется, уже просто нечему…
Словно поддавшись общему настроению, рано пришла в столицу в этот трудный год и зима. В конце ноября то и дело мела метель, запорошив снегом дома, площади, улицы. Тоскливо на душе, тревожно. О своем ощущении приближающейся опасности великий князь пишет 30 ноября:
Тревожное настроение по всей России, тяжелый удушливый воздух как перед грозой. Все ждут, когда же наконец будут объявлены выборы в обещанную Государственную думу… Но не грянет ли гром раньше, чем она соберется? Настанет ли восстание или предупредит его диктатура? Страшно. Все ждут чего-то.
7 декабря началась политическая забастовка в Москве. В считаные дни волнения охватили провинцию, национальные окраины Российской империи. Правда, в столице пока на удивление тихо. Видимо, мятежники боятся столкновений с войсками, не забыли о жертвах Кровавого воскресенья. Так или иначе, но Константин Константинович с облегчением записывает 10 декабря в дневнике:
…Несмотря на объявленное мятежниками вооруженное восстание, в Петербурге на улицах совсем спокойно и замечается большое движение.
Но спокойствие – чисто внешнее, и Константин Константинович хорошо это понимает. Всегда равнодушный к политике, сейчас он ни дня не может прожить без газет, читает их «с жадностью». Правда, с доставкой печатных изданий начались перебои. Раньше почтальон каждое утро приносил их в Мраморный дворец, а вот 19 ноября не явился, и «пришлось послать человека купить». Такое повторится еще не раз. Что ж, приходится прилагать определенные усилия, чтобы своевременно получать информацию, но она все же поступает в срок. Вот хроника декабрьских дней 1905 года – в том виде, как она отражена в дневнике великого князя.
13 декабря. В Москве упорно бьются с мятежниками… Но и у нас кое-где насильственно принуждают конки останавливать движение, опрокидывают вагоны. Есть случаи столкновения с полицией и войском, есть раненые и даже убитые…
17 декабря. В Москве беспорядки прекратились, но в Прибалтийских губерниях и во многих местах России ужасы не ослабевают…
20 декабря. В Москве положение дел улучшается… в Петербурге тихо.
Понимая, что революция подрывает основы российской государственности, ведет страну к гибели, Константин Константинович уповает на то, что «войскам следовало бы действовать решительнее, тогда бы и неизбежное кровопролитие окончилось скорее». Мысль о необходимости твердых мер, которые должно предпринять правительство, он старается внушить императору. 25 марта 1906 года, встретившись с ним за завтраком, великий князь пытается сказать, что Николаю II «следовало бы важнейших сановников, погрешивших в последнее время в бездействии власти, предать верховному суду. Государь, по-видимому, не против этого, но свел разговор на разбор дел по сдаче Порт-Артура».
Константину Константиновичу явно не хватает проницательности. Не может или не хочет он понять, что нерешительность императора, его слабость как самодержца дошли до критического предела, за которым – неизбежный распад страны. Способствует этому и бездарность правительства… Сам же он главной бедой считает «умственную болезнь», которой подвержены многие русские люди. И с возмущением пишет 7 апреля 1906 года:
Когда-нибудь историк с изумлением и отвращением оглянется на переживаемое нами время. Многих, к прискорбию, слишком многих русских охватила умственная болезнь. В своей ненависти к правительству за частые его промахи они, желая свергнуть его, становятся в ряды мятежников и решаются на измену перед Родиной.
