До революции на фабриках потомков Саввы Морозова выделывались различные сорта ситца, зефира, тика, демикотона, миткалей, бархатов, репсов, пике, вывозившиеся в Хиву, Мерв, Китай, Бухару, Персию, Царство Польское, Великое княжество Финляндское.
Ситец стоил восемь копеек аршин. А были и золототканые парчи, материи на бухарские халаты по тридцати пять рублей за аршин. А кроме наследников Морозовых, были Третьяков и Коншин, Носовы, Лабзин, Осипов, Сапожников, два Барановых и др. У всех были свои «секреты» производства. Кто-нибудь когда-нибудь напишет историю машинно-ткацкой культуры?
Когда караван поворачивает назад, хромой верблюд оказывается впереди. «Наблюдение» это (кому оно принадлежит?) может иметь много применений.
К Б. М. Эйхенбауму пришел в гости Евгений Шварц. Кот безобразничал и царапал стол. Борис Михайлович выставил его за дверь. Тот продолжал буянить. Борис Михайлович спрашивает Шварца: «Как вы думаете – почему он так скандалит?» Шварц: «Он, вероятно, думает, что мы с вами тут едим мышей».
Академик А. С. Орлов был большого роста, полный, необычайно представителен: «настоящий академик». Ходил он с Пятой линии по вечерам гулять по набережной. Подходят к нему подростки: «Дед, снимай шубу!» Орлов и глазом не смигнул: «Вам нужно, вы и снимайте!» На этом все кончилось. Но главное было – не остановиться.
Надпись, сделанная Томашевским на книге, подаренной им Пушкинскому Дому: «Не тебе, не тебе, а имени твоему». Тут и Священное Писание, и стихотворение Блока, начинающееся «Имя Пушкинского Дома…», и положение Пушкинского Дома в последние десятилетия.
Томашевский в уборной в день проработки «космополитов» в Пушкинском Доме: «Вот единственное место в Пушкинском Доме, где легко дышится».
Плохие чтецы стихов читают стихи «по словам» с выражением для каждого слова отдельно и разрывают логическую связь, портят ритм. Такое чтение «по словам» было принято у актеров Александрийского театра. Кошмар! Поэзия переставала существовать, оставалось одно «чтение», рокот голосов.
Поляки говорят: «дебронизированный портрет»: портрет, переставший быть бронзовым, – жизненно простой.
«Журналист своего воображения!» Так кто-то сказал об Одене.
Жидкое кофе, да еще теплое – ничего не может быть противнее. У немцев такое кофе называется «Blümchenkaffe» – кофе, через которое виден цветочек на дне чашки.
Все сущее не может быть доказано.
Из книги «Описание примечательных кораблекрушений, в разные времена претерпеваемых российскими мореплавателями Флота, Капитан-Командором Головиным». Часть четвертая. СПб., 1853, с. 93: «Представляя верное описание сего происшествия, не хочу ни увеличивать ужасов, ни уменьшать их. Пусть каждый, носящий в сердце искру чувствительности, пожалеет о несчастных и иногда в молитвах своих попросит Бога, чтобы сохранил нас, бедных мореплавателей, от подобных случаев, грозящих нам в море ежечасно.
Из сего описания видно, что крушение брига „Фальк“ последовало от течи, а течь произошла от якоря, на кранбал отданного и пробившего лапою на волнении обшивные доски. С трудом можно поверить, чтобы при нынешнем состоянии мореплавания сыскался еще морской офицер, который не знал бы, что на ходу или при волнении непременно якорь должен отдавать с рустова и кранбал „вдруг“: опытные мореплаватели во всяком случае так поступают. Человек, вовсе не знакомый с морскою службою, взглянув на якорь, отданный на кранбал во время волнения или при большом ходе, подумал бы, что это острое орудие свешено нарочно для пробития корабельного дна».
Как хорошо написано! А если что непонятно, то и это хорошо: ищите в словарях; прекрасное занятие.
Где-то я читал, что Гитлер перед своими выступлениями возбуждал себя Баденвейлеровским маршем (подумать только – Баденвейлер, это курорт, где умер Чехов!), а затем выступал, имея перед собой ораторский пульт: нажимая на кнопки, он указывал моменты, когда должен быть произведен снимок, усилен свет прожекторов. От кнопок шло начало рукоплесканий, возгласов, выкриков.
Кто-то сказал: предметы тяготеют к центру земли добровольно, так как боятся одиночества.
Анекдот, рассказанный мне Г. В. Степановым. Врач: «Хорошо ли вы спите?» Пациент: «Очень. Я считаю до трех и засыпаю». Врач с изумлением: «Как? Только до трех?» Пациент: «Ну, иногда до полчетвертого».
Многие из анекдотов о «профессорской» рассеянности Кулакова приписываются в Болгарии профессору Балабану. Но вот неизвестный в России сюжет. Балабан зашел к кустарю с просьбой укоротить трость, но потребовал укоротить ее с верхнего конца: «Она же мне высока сверху; низ мне не мешает».
Шоп (исконный житель окрестностей Софии в Болгарии) говорит: «Когда все хорошо, это не все хорошо!»
Аргументация шопа (в болгарском анекдоте): «Ну да, волк увел овцу, а не пригласил ее с собой пойти. Ну да, в лес, а не на бал. Ну да, волк съел овцу, – не могла же овца съесть волка».
Старый польско-еврейский анекдот: А. – «Сшейте мне побыстрее костюм». Б. – «Будет готов через две недели». А. – «Но Господь Бог создал мир всего за неделю?» Б. – «Но что это за мир!»
Международное общение в области анекдотов общеизвестно. Сюжеты анекдотов ирландских, еврейских, русских часто переходят в другие страны. Но можно предполагать и самозарождение одинаковых сюжетов. В старое время в России был известен рассказ об иностранце, который удивлялся: в России все железнодорожные станции называются одинаково – «Кипяток». И действительно, я еще помню время, когда вывеска «Кипяток» всегда висела на станциях на самом видном месте и к ней из остановившегося поезда устремлялись с чайниками услужливые молодые люди, приносившие кипяток для всех пассажиров своего купе.
А вот что рассказывает Питер Устинов в своей автобиографии «Уважаемый Я» о впечатлении своей матери, впервые приехавшей в Англию: «Охватившее ее ощущение какого-то кафкианского ужаса тем более усиливалось, что все минуемые поездом станции имели, казалось, одинаковые названия: „Боврия“. Придется объяснить непосвященным, что „Боврия“ – марка превосходного бульонного концентрата. Будучи продуктом частной предпринимательской инициативы в чрезвычайно конкурентоспособном капиталистическом обществе, концентрат широко и броско рекламировался, в отличие от названий железнодорожных станций, которые, хотя тоже являясь частной собственностью, тяготели скрывать свои названия под слоями грязи и пыли, поскольку прямых конкурентов не имели».
Когда у К. И. Чуковского родился правнук, он сказал: «Я могу понять, что мой внук родил моего правнука, но я не могу понять, как я родил деда».
Автор принятого во всех средних школах России учебника по физике Хвольсон, очень мало сделавший для науки, сказал по случаю своего избрания почетным академиком: «Различие между академиком и почетным академиком такое же, как между государем и милостивым государем!» (обычное, сухое, официальное обращение в письмах старого времени). Хвольсон в данном случае проявил не только остроумие, но удивительное остроумие, ибо с честью для себя признал свое скромное место в науке. Достаточно быть хорошим педагогом и умным человеком.
Случай на съезде в Варшаве. Делегат случайно обменялся чемоданом с дамой. Дама вспомнила, у кого может быть ее чемодан. Входит в номер делегата. По комнате раскиданы женские вещи, а сам делегат в отчаянии: «Жена забыла положить мой доклад!» Что вещи женские – он не заметил.
Родители Эйнштейна говорили о нем в детстве: «Профессора из него не выйдет, ну а часового мастера мы как-нибудь из него сделаем».
Анекдот, рассказанный академиком Балевским в Болгарии. Англичанина, француза и немца приговорили к смертной казни. Англичанина спрашивают о его последнем желании. Он выражает желание выкурить хорошую сигару. Его желание удовлетворяют, но, когда дергают за веревку, гильотина не срабатывает, англичанин остается жив и его, по обычаю, отпускают. Ведут на казнь француза. Он просит тонкого вина. Снова дергают за веревку, но гильотина и тут не сработала. И его, по французским обычаям, тоже отпускают (казнь нельзя повторять дважды). Ведут немца и спрашивают о его последнем желании. Немец возмущен: «Давайте я вам исправлю вашу технику, а потом уже спрашивайте меня о моем последнем желании!»
Панамы стали популярны после того, как 16 ноября 1906 года президент США Теодор Рузвельт был сфотографирован в панаме во время своего путешествия по Панамскому каналу. Панама Рузвельта была сделана из соломки кремового цвета и была невесома. Стоила панама в то время 200 долларов, и носили ее государственные мужи. А теперь этой же формы носят панамки дети, и это самый дешевый головной убор, но тоже преимущественно от солнца…
