С профессиональной точки зрения Пуэрториканская лига уступала даже КБА. Сказывалась интеллектуальная и культурная пропасть между тренерами и игроками. Помехой служил и языковой барьер. Некоторые игроки, выросшие в Нью-Йорке и говорившие по-английски, добровольно вызвались переводить для своих партнеров тренерские наставления Джексона на испанский. При этом они получали удовольствие, говоря своим товарищам абсолютно противоположное тому, что имел в виду Фил. Поэтому – разумеется, не по его вине – тренировочный процесс проходил на низком уровне. Джексону пришлось «докапываться» до элементарной сущности вещей, разгадывать, что за личности эти полуграмотные парни, в чем цель их жизни. Этот нелегкий опыт впоследствии ему весьма пригодился. Да и платили ему неплохо – 1500 долларов в неделю, а его летняя работа в Пуэрто-Рико длилась восемь недель.
И в КБА, и в Пуэрто-Рико Джексон в работе не жалел себя. Он отличался острым умом и был наделен уникальной зрительной памятью. Клубы, где он трудился, не могли себе позволить такую роскошь, как Делать видеозапись всех проведенных ими матчей, но его это не смущало – он и так досконально помнил все игровые эпизоды, все удачи и промахи игроков. Кстати, с игроками он всегда был в прекрасных отношениях, умел их расположить к себе, видел в каждом личность и не обременял их излишней опекой. Не делал вечерний обход, не вводил «комендантского часа». Джексон знал человеческие слабости каждого и старался с ними мириться. Как считает Чарли Розен, тогда и уже позже, в НБА, помогло Филу и то, что одновременно играло и против него – он резко отличался от большинства своих коллег. По-другому мыслил, по-другому разговаривал. Он не диктовал игрокам своих решений, не навязывал своих правил. Более того, Джексон не ставил своей целью завоевать себе громкое имя в мире профессионального спорта. Будучи человеком тонким, он вел себя с игроками так, что они почти не чувствовали его интеллектуального превосходства. Правда, иногда он был непредсказуем, но игрокам это как раз нравилось – по крайней мере, у них пробуждалось любопытство к тому, что сейчас может произойти.
По мнению Розена, Джексон, при всей своей открытости и человечности, отличался внутренней силой и твердой волей. Да, он прощал людям их слабости, но тренером был чрезвычайно требовательным и порой бескомпромиссным. Можно сказать так: он пытался привнести в рационализм Запада элемент восточной философии с ее проповедью простой жизни, но в то же время оставался настоящим бойцом.
Поскольку в клубах, где Джексон тогда работал, часто была неполная скамейка игроков, он сам выходил на площадку и тренировался вместе со всеми. Хорошо выступая в защите, он требовал от своих подопечных играть жестко. Те были моложе его лет на пятнадцать, а то и двадцать и действовали побыстрее, но Джексон стоял на страже своего кольца, как скала. Иной раз чересчур резвый парень мог и получить от него увесистый пинок: пусть, мол, знает, что значит связываться с настоящим профессионалом.
Тренировки были для Джексона священнодействием, и присутствовать на них посторонним он никогда не разрешал. В свое время он усвоил от Реда Хольцмана, что ошибки игроков на тренировках простительны, но, если тренер делает кому-либо из них замечание, это не должно доходить до чужих ушей. Так же рьяно оберегал Джексон тайну своих коротких бесед с игроками во время тайм-аутов. Однажды команда соперников привела в спортзал знаменитого «Цыпленка из Сан-Диего» – мима-талисмана, чтобы он дирижировал толпой ее болельщиков. Во время очередного тайм-аута тот затесался в ряды «Патрунс» – может быть, хотел подслушать что-то ценное. Джексон тут же подошел к нему и, широко улыбнувшись, сказал, используя непривычный для него лексикон: «Послушай, цыпленок, сваливай отсюда немедленно, а то я надаю тебе по твоей гребаной заднице».
В те годы он удивлялся, почему его, в отличие от многих его коллег и ровесников, так и не призывают в НБА. Джексон старался показываться на людях, посещал всякие мероприятия, на которых собирались воротилы профессионального баскетбола, но «воротилы» НБА, казалось, его не замечали. Наконец, Джексон решил, что единственный его шанс связан со странноватым типом по имени Джерри Краузе, новым генеральным менеджером «Чикаго Буллз». В мире большого баскетбола он тоже был пока чужим, даже в большей степени, чем Джексон. Тот, по крайней мере, был шести футов ростом, сам в свое время играл в баскетбол и имел множество друзей среди спортивных журналистов и бывших игроков. Краузе же никогда, даже в колледже, в баскетбол не играл, был приземистым толстяком ростом 5 футов 5 дюймов.
Он периодически делал попытки сбросить лишний вес, однажды даже с Майклом Джорданом поспорил, что похудеет за несколько недель, но пари проиграл. Про Краузе говорили, что он прекрасный селекционер, обладает умением увидеть в баскетболисте подлинный талант, но есть у него один недостаток – не может спокойно пройти мимо кондитерского магазина. Страсть Джерри к сладостям можно было распознать по характерным пятнам и крошкам на его костюме. Он, конечно, не принадлежал к числу профессионалов баскетбола, которые сами когда-то выступали за клубы – кто за сильные, кто за слабые, знали все тонкости игры и были накоротке друг с другом.
Выискивать таланты в колледжах – работа не из легких. В 60-х и 70-х гг., когда еще не существовала кабельная сеть спортивно-развлекательных программ, телезаписей игр почти не велось, и селекционеры мотались по всей стране на маленьких самолетах или на взятых напрокат машинах. Каждый при этом старался забраться в такую дыру, о существовании которой конкуренты даже понятия не имели. Впрочем, некоторые селекционеры, чтобы скрасить дорожную скуку, объединялись в небольшие группы. Так, например, поступили наиболее именитые специалисты: Скотти Стирлинг, Джерри Коланджело, Стью Инман, Джерри Уэст и Боб Ферри. Вместе скитаться по Штатам им было, конечно, веселей, однако, просмотрев один и тот же матч, они иногда трудно сходились во мнениях. А если игрок, подающий надежды, играл в тот вечер из рук вон плохо, они уже набрасывались на него всем гуртом, и дальнейшая его репутация оказывалась на волоске.
Большинство селекционеров относилось к Краузе с прохладцей. Он в их круг так и не был принят. Джерри действовал слишком жестко, неопрятно одевался и вообще не отличался хорошими манерами и воспитанием. Боб Ферри, гигант ростом 6 футов 8 дюймов, игравший в НБА на протяжении десятка лет, часто схватывался с Краузе, когда они вместе работали в клубе «Балтимор Буллетс» (одно из предыдущих названий клуба «Вашингтон Уизардс»). Во время матчей Боб, любил отпустить в адрес Джерри какую-нибудь колкость. То он намекал на его невоспитанность, то на его неряшливость, интересуясь, почему салон его автомобиля вечно забит грязными пакетами из-под продуктов, взятых в бесчисленных магазинах фаст-фуд. Иногда его шутки были довольно жестокими.
