Вдруг я услышал голос из-за стены:
— Осечка.
Я подполз ближе. За стеной прогуливались два офицера. Они сыпали латинскими словами, хохотали, несли какую-то тарабарщину, в потоке которой я разобрал свое имя. Я осторожно кашлянул. Один продолжал громко тараторить, а другой медленно и четко проговорил:
— Им не выбраться. Караул начеку. Вышла осечка. Ты можешь вернуться?
И тут все страхи разом оставили меня. Вернуться я не мог. Шансы незаметно перелезть через забор равнялись нулю. Да и спасительного стульчака с этой стороны не было. Сама судьба указывала мне путь. А кроме того, я подумал: „Меня, конечно, схватят, но я хоть немного, да развлекусь“ и сказал офицерам:
— Я пойду один.
Теперь у меня был именно тот настрой, с каким и нужно пускаться в авантюры, — почти уверенный в неудаче, я не боялся рисковать. Любой риск казался менее страшным, чем неизбежность. Ворота, выводившие из сада на дорогу, отделялись всего несколькими ярдами от еще одного караульного поста. „Toujours de l’audace!“[42] — сказал я себе, надвинул на глаза шляпу, вышел на середину сада, прошествовал мимо дома, даже не пригибаясь под окнами, шагнул за ворота и свернул налево. От караульного я был менее чем в пяти ярдах. Многие охранники знали меня в лицо. Понятия не имею, посмотрел он мне вслед или нет, — я не оглянулся. С огромным трудом я удерживался от того, чтобы побежать. Пройдя сотню ярдов и не услышав окрика, я понял, что одолел второе препятствие. Я был сам по себе в Претории.
Держась середины дороги и что-то напевая, я словно совершал ночную прогулку. Улицы кишели горожанами, но никто не обращал на меня внимания. Скоро я оказался в предместье и на каком-то мостике присел пораскинуть мозгами. Я находился в центре вражеской страны. Мне не к кому было обратиться за помощью. Почти три сотни миль пролегли между мной и Делагоа-Бей. О моем побеге станет известно на рассвете. Сразу начнутся розыски. При этом все выходы блокированы. В городе выставлены пикеты, провинция патрулируется, поезда обыскиваются, железная дорога охраняется. На мне был гражданский, кофейного цвета фланелевый костюм. В кармане его лежали семьдесят пять фунтов и четыре плитки шоколада, а компас и такая нужная в пути карта, опиумные таблетки и мясные кубики для поддержания сил остались в карманах моих друзей, в Образцовой школе. И что совсем скверно: я ни слова не знал ни по-голландски, ни по-кафрски — как же мне покупать еду и спрашивать дорогу?
Но страха не было и в помине — он улетучился вместе с надеждой. Составился план. Я найду железную дорогу на Делагоа-Бей. Без карты и компаса придется, невзирая на пикеты, идти вдоль нее. Я взглянул на звезды. Ярко светил Орион. Всего год назад он вывел меня, заблудившегося в пустыне, на берега Нила, к воде. Теперь он поведет меня к свободе. Ни без того, ни без другого я жить не мог.
Пройдя с полмили на юг, я наткнулся на железнодорожные пути — то ли линию на Делагоа-Бей, то ли ветку на Питерсбург. Первая должна была вести на восток. Эта же, насколько я мог судить, уходила на север. А может, она просто вилась между холмами? Я решил идти вдоль путей. Прекрасная была ночь. Прохладный ветерок овевал лицо, восторг распирал грудь. В конце концов я свободен — пусть даже на час, это уже кое-что. Приключение все больше захватывало меня. Без небесного заступничества я спастись не мог. К чему тогда предосторожности? Я бодро шагал по шпалам. Там и сям помигивали патрульные огоньки. На мостах стояли дозорные. Я миновал их всех, делая маленькие détours[43] в самых опасных местах и ничего не остерегаясь. Может, именно поэтому побег мой удался.
Идя, я совершенствовал свой план. Пешком мне не одолеть три сотни миль до границы. Надо вспрыгнуть на проходящий поезд и укрыться под лавкой, на крыше, на буферах — где угодно. Мне вспомнился побег из школы Пола Балтитьюда в „Vice Versa“[44]. Я представил себе, как выныриваю из-под лавки перед каким-нибудь толстяком пассажиром первого класса и подкупом или силой склоняю его к сообщничеству. Какой же поезд выбрать? Ясное дело, ближайший. После двух часов ходьбы впереди замаячили сигнальные фонари станции. Спустившись с полотна, я обогнул платформу и залег под откосом ярдах в двухстах от нее. Я рассудил так: после остановки поезд не сразу возьмет разгон и проедет мимо меня на небольшой скорости. Прошел целый час. Терпение мое стало иссякать. Вдруг я услышал свисток и нарастающий рокот. Вспыхнули желтые головные фонари локомотива. Пять минут поезд стоял на станции, потом шумно запыхтел, выбрасывая пары. Я скрючился под насыпью, мысленно проигрывая свои будущие действия. Надо пропустить локомотив, иначе меня увидят. И мчаться к вагонам.
Поезд тронулся медленно, но скорость набрал быстрее, чем я ожидал. Слепящие огни неслись на меня. Рокот перерос в грохот. Надо мной нависла громадная масса. Силуэт машиниста на фоне пышущей топки, черный профиль машины, клубы пара мелькнули и скрылись. Я выскочил на насыпь, за что-то схватился, сорвался, опять схватился, снова сорвался, вцепился в какую-то ручку, повис, пересчитывая носками ботинок рельсы, и с трудом вытянул себя на буфер пятой от головы поезда платформы. Это оказался товарняк, и платформа была забита кулями, мягкими кулями, покрытыми угольной пылью, — в них ехали обратно на шахту пустые мешки из-под угля. Я вполз повыше и зарылся в эти кули. Через пять минут я исчез под ними. Мне было тепло и удобно. Может, машинист видел, как я бежал к поезду, и на следующей станции поднимет тревогу — а может, и нет. Куда идет поезд? Где его будут разгружать? Действительно ли это направление на Делагоа-Бей? Что делать утром? A-а, пустое. Повезло сегодня — и хорошо. Дальше — по обстоятельствам. Я расположился поспать, и, поверьте, нет колыбельной лучше перестука колес поезда, уносящего беглеца от вражеской столицы со скоростью двадцать миль в час.
Не знаю, сколько времени я спал, но проснулся внезапно и без следа недавней веселости, с гнетущим сознанием наваливающихся забот. Сойти с поезда нужно было до рассвета, чтобы успеть напиться где-нибудь в прудике и еще затемно найти укрытие. И дожидаться, когда меня выгрузят вместе с мешками, не стоило. Я выбрался из своего уютного гнездышка и опять сел на буферный штырь. Поезд шел с приличной скоростью, но я понимал, что пора слезать. Я ухватился за скобу сзади платформы, сильно оттолкнулся левой рукой и прыгнул. Мои ноги, влепившись в землю, сделали два гигантских шага, и в следующую секунду я распластался во рву, здорово оглоушенный, но невредимый. Поезд, мой верный ночной товарищ, продолжал свой путь.
Было еще темно. Вокруг широко раскинулась выстланная высокой росистой травой долина в окружении низких холмов. Я поискал воду в ближайшей балке и скоро обнаружил чистую лужицу. Я умирал от жажды, но, даже напившись, продолжал пить, запасаясь на целый день.
