«До восемнадцати лет я совсем ничего не знала о монашестве, не знала даже того, что на нашем острове есть женский монастырь. Я ничем не отличалась от прочих девушек в нашем селе.
(Это совершенная правда. Мой дядя, работавший мебельщиком в Афинах, рассказывал мне, что когда он приехал на Парос и увидел её на празднике Усекновения главы Иоанна Предтечи, то удивился её красоте и признавался, что никогда не видел женщины красивее. «Высокая, дородная, с большими округлыми глазами, настоящая Кариатида. Когда я узнал, что она стала монахиней, то удивился силе её духа».)
Однажды я беззаботно занималась шитьём своего приданого и тихонько пела какую-то песню. На дворе уже темнело, в храме Благовещения зазвонили к вечерне. И тут я услышала голос, который сказал мне:
– Оставь всё и следуй за Мной.
– А кто ты, что требуешь от меня такой жертвы? – спросила я.
– Я Христос.
Всё это я держала в секрете, пока мой отец не вернулся из поездки. Когда он вернулся и мы с ним остались вдвоём, я ему всё рассказала.
– Папа, я слышала такой голос. Что мне делать?
– И ты ещё меня спрашиваешь, доченька? Завтра же утром мы с тобой пойдём в монастырь Христа.
(Этот монастырь Христа был основан в конце 1700 года иеромонахом Иоасафом Парийским на земле семьи Маврогениди, которую они посвятили Богородице Катаполианской. Первыми монахинями, которых он постриг, были его мать и сестра.)
– Папа, – спрашиваю я, – а где этот монастырь находится?
– За Парикией. Из него открывается вид на остров Андипарос.
На следующий день мой старый отец позвал возницу, нагрузил его моими вещами и приданым, и мы отправились с ним в монастырь. Я попала в послушание к великой старице Парфении Мандила, которая при моём постриге нарекла меня собственным именем. Это была величайшая из стариц монастыря Христа. Со временем нас стало восемьдесят монахинь, в церкви негде было стать. На бдениях песнопения были ангельски прекрасны. Богослужения совершались по уставу Святой Горы, которому научил первых монахинь иеромонах Иоасаф. Монастырь, руководимый святыми старцами Лонговарды, был земным раем. Его очень любил старец Иерофей Восиниотис, помогавший ему как материально, так и духовно. Он никогда не оставлял нас без священника. Если у него не получалось кого-нибудь прислать, то приходил служить сам, несмотря на то, что был уже очень стар.
Сразу после пострига моя старица дала мне духовную программу: утром после подъёма и вечером перед сном я должна была делать по триста земных поклонов. Она научила меня произносить Иисусову молитву не только во время правила, но и в течение всего дня. Пост для меня был настолько строгим, что она ограничивала меня даже в воде.
«Доченька, – говорила мне мама, – у вас там что, воды нет? Поэтому ты так мало пьёшь?»
Старица запрещала нам любые выходы в мир. Для нас существовали только монастырь Христа и небо. Чтобы мы могли не выходить из монастыря, старцы назначили служить нам одного добродетельного и духовного монаха. Я расскажу тебе о том, в чём заключалось служение этого монаха, чтобы ты увидел, насколько отцы старались оградить нас от зла. Каждое утро после окончания богослужения мы на скамье, находившейся во внешнем дворе монастыря, оставляли наши корзинки, в которых оставляли свои заказы, написанные на бумажке, и деньги. Своих имён мы не писали. Видишь ли, наш монастырь был особножительным, и поэтому каждая из нас должна была сама заботиться о своём пропитании. После того как мы оставляли заказы в безымянных корзинках, дверь монастыря закрывалась. Только тогда приходил монах-служитель, навьючивал корзинки на ослика и ехал в село. Вернувшись, он оставлял корзинки на скамье, стучал в дверь кольцом и исчезал. Наверное, многие из нас вообще никогда не видели его фигуры. Как-то раз одна сестра, что-то забыв, вышла во двор после того, как двери закрылись, чтобы что-то дописать в своём заказе, так он её чуть не убил! После этого никому из нас уже не хотелось показываться там в то время, когда он уходил или возвращался с покупками. Этот порядок был нерушимым. Старцы спросили этого монаха, прослужившего нам около сорока лет, не было ли у него какого-нибудь искушения. «По вашим молитвам, – отвечал он, – я не видел их лиц, не видел их даже со спины, и Бог сохранил меня от самого тонкого помысла».
Старица особенно помогла мне возлюбить Христа при помощи непрестанной молитвы. Эта молитва буквально спасала меня во время искушений. Она сделала моё сердце пламенным.
(Это действительно было так. Она достигла высокого духовного совершенства и привлекла к жизни с собой двух своих сестёр, а потом и свою мать, так что под конец в келье их жило уже четверо. Под влиянием её постоянных увещаний вернулся из Америки также её брат, который стал монахом Модестом в монастыре Лонговарда.)
В монастыре Христа всё шло прекрасно, пока на острове не появился митрополит Херувим. Монахини возрастали и численно, и духовно. В монастыре было несколько монахинь очень высокой жизни. Монахиня Мелания, с которой я был лично знаком, когда уехала на Крит, стала образцовой игуменьей. Когда на Крите хотели охарактеризовать какую-нибудь хорошую монахиню, то говорили: «Она похожа на монахинь старицы Мелании».
Митрополит Херувим стал часто приходить в монастырь, что игуменье Парфении совсем не нравилось. Он лишил её игуменства и поставил на её место монахиню, которая была гораздо хуже. С этих пор монастырь лишился покоя. Начались беспорядки, вынудившие старицу Парфению вместе с сорока монахинями оставить монастырь. Тогда ушла и Мелания с некоторыми другими, и нас осталось совсем немного, по большей части те, кто родился на Паросе. Тогда и наша сестра ушла от нас из-за введения нового стиля. Я с моей сестрой Анастасией ежедневно были под прицелом новой игуменьи из-за того, что я жила со старицей Парфенией и часто говорила о её хороших качествах. Впрочем, я не дерзала уйти без благословения старца и извещения свыше. Услышав глас Божий, я стала монахиней, поэтому и уйти из монастыря я тоже могла лишь услышав этот глас снова. Я много молилась, спрашивая о том, уходить мне или нет. Наконец, я пошла ко гробу преподобного Арсения, опустилась на колени и со слезами стала просить его указать, каким путём мне идти. В конце своей молитвы я добавила, как всегда: «Молитвами святых отец наших и преподобного отца нашего Арсения…» – и, не успев окончить, услышала из гроба преподобного: «Аминь, Парфения!»
По благословению старца Филофея мы построили исихастирий на этом участке, доставшемся нам в наследство от нашей матери, бывшей из рода Зумисов. Наш дядя Хрусис, мамин брат, очень любил нас. Раз в две недели он приезжал к нам и доставал из своего мешка разное добро, какое в то время могло быть у сельской семьи. Он испытывал к нам глубокое благоговение и заботился о нас. Монахини спрашивали Анастасию:
