Ознакомительная версия.
Русский государь будет у вас с условием, что Польша и Литва вечно будут владением нашего рода, соединятся с нашим государством и Киев вы уступите нашему государству. Писаться же будете в моём титуле после других земель так: «Божиею милостию господарь царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси, киевский, владимирский, московский, король польский и великий князь литовский и великий князь русский, Великого Новгорода, царь казанский, царь астраханский» и т. д.
А если бы великое княжество Литовское захотело нашего государствования одно, без Польши, то это нам ещё приятнее. Я бы ездил к вам время от времени с опричниками и с детьми, потому что дети не могут без нас оставаться.
Ездить в ваши государства трудно, так что лучше выберите на королевство императорского сына, а с нами заключите мир — и нам это спокойнее, да и землям также. Но если Польша и Литва не хотят императорского сына, а хотят нас, то мы согласны быть их государем. Только паны должны поклясться над нами и нашими детьми ничего дурного не делать, ни одного государя против нас не подводить, ни в какое государство нас не выдать и никакой хитрости не замышлять».
Царь завершил разговор, сообщив послу сведения о людях, тайно призывавших его на Литовское государство в великие князья. А вдогонку Гарабурде посланы были дополнительные требования Грозного.
Первое из них — короноваться на корону польскую и великокняжескую «по христианскому обычаю» православной Церкви, запретив в это же время католическую службу, — нельзя было рассматривать иначе как отказ от короны в самой оскорбительной для большинства поляков-католиков форме.
Второе условие — разрешить самому Грозному «выбирать и высматривать» в Польше и Литве жён себе и сыну — лишний раз демонстрировало его горячечное сластолюбие, заставлявшее перебирать жён (своих и сыновних) из разных уголков земли, вплоть до Кавказа{35}.
Третье требование — по избрании Грозного на престол дать ему свободный выезд из Речи Посполитой, когда между «государем» и «землёю» «учинится мятеж», — напоминало о склонности царя к войне со своими подданными и трусости Грозного, чуть было не убежавшего и из России.
Снабдив таким «капиталом» сторонников союза с Россией, Грозный не послал своих людей на сейм, чтобы хотя бы помочь избранию имперского принца, за которого на словах выступал. Королем избран был французский принц Генрих Анжуйский, вскоре покинувший Польшу ради борьбы за власть во Франции (1574).
На новый избирательный сейм из Москвы поехал лишь «легкий» гонец, который, в отличие от послов других государств, не мог даже выступить. Между тем положение на сейме было острым. Против эрцгерцога Эрнеста, сторонника мира с Московским царством, была выдвинута кандидатура знаменитого венгерского полководца Стефана Батория.
Программа, оглашенная на сейме послами Батория, была проста: сохранить все права магнатов и шляхты, во всём сообразоваться с их волей и заплатить все королевские долги; лично предводительствовать войсками; сохранять мир с татарами и турками, выкупив у них польских пленных.
Ударным пунктом программы была война с Москвой. Баторий обещал привести в Речь Посполитую закалённое воинство, собрать под свои знамёна многоплеменные полки и нанести Московской Руси сокрушительное поражение, отбив обратно всё, что было завоевано русскими!
Турецкий султан и крымский хан активно поддерживали эти намерения. Они не только оказывали финансовую и дипломатическую помощь Баторию, но и послали свои войска в страшный набег, разоривший Подолие, Волынь и Червенскую Русь, продемонстрировав актуальность его программы примирения с басурманами.
Против немецкой кандидатуры и за полководца Стефана Батория выступила и сильная в Речи Посполитой профранцузская партия. Сторонники Московской Руси, связанные заносчивым поведением царя, мало что могли противопоставить своим противникам.
А тут ещё на сейме громогласно выступила шведская делегация, призывая к войне с Москвой. Надо сказать, что шведы имели все основания вкладывать максимум энергии в этот призыв, упустив Нарву и расходуя немало средств на оборону Ревеля, перешедшего к ним после распада Ливонского ордена. Тем более что Иван Грозный отвергал мысль о разумном решении споров путем переговоров, несмотря на то что дела Руси в Прибалтике шли далеко не благополучно.
13-недельная осада Ревеля русскими войсками под бездарным командованием герцога Магнуса в 1570 году окончилась неудачно. Дания отказалась от союза с Грозным и заключила мир с новым шведским королем Иоанном (Юханом) III; бесноватый король Эрик IV был свергнут. С ним канул в лету «договор» о полюбовном разделе Ливонии и предоставлении Грозному в постель жены Иоанна III Катерины Ягеллон. Даже сожжение Москвы не образумило Грозного, и в конце 1571 года он предложил шведским послам: уступить без войны Эстонию; выдать денежную контрибуцию и 200 конных воинов в полном вооружении; свободно пропускать на Русь товары и людей из Западной Европы. Послы согласились на перемирие, столь необходимое Москве, принимая все условия, кроме первого.
Как бы испугавшись возможного мира, царь выдвинул уже совершенно сумасбродные требования: король должен был заключить с Русью союз против Речи Посполитой и Дании и поставлять ратников в русскую армию, наконец, прислать в Москву свой герб для включения Швеции в число владений царя московского, перечисленных в его пространном титуле[29].
В послании королю от 11 августа 1572 года Иван Грозный перешёл к прямым оскорблениям, говоря о «недоуметельстве», «глупостех», «безумии» и «воровстве» Иоанна III, сравнивая его с «гадом» (змеей). Царь посылал суверенному монарху «повеление, как тебе нашей степени величество умолить» (упросить), обещал, как холопа, «смотря по твоему покоренью, пожаловать».
Как бы ни опасался Иоанн III продолжения войны, он вынужден был отказаться от подобных переговоров. В конце 1572 года русские войска с большими потерями взяли крепость Вейсенштейн и сожгли захваченных в ней пленных. 6 января 1573 года Грозный отправил в Швецию ещё более жесткое послание, не преследуя никаких конкретных целей, кроме оскорбления соседа. То, что Иоанн III желал иметь переговоры с самим московским царём, а не с пограничными воеводами, Грозный называл «безлепицей» и даже более оскорбительно: «и то смеху подобно».
— А то ты крови желаешь да безделье говоришь и пишешь, — диктовал царь своим писцам. — Ты неразумен; ты не розсудя писал, а мы тебя жалуючи пишем.
«Шведская земля честью ниже иных государств», — утверждал Грозный, повторяя королю на разные лады: «Ты мужичий род!»
Ознакомительная версия.
